Офицеры закивали, они были не против, это был первый пленный их полка. До этого тоже были пленные, много, но полк наступал, и пленные оставались в тылу. Сейчас полк стоял.
А то негоже, господа, как я думаю, хотя и унтерофицер, полковой писарь, мы же не допрашивать его будем, в конце концов А стакан пунша ему налить! Пусть даже не крещенский мороз, чтобы до утра не замёрз.
Я уже дал команду, господин полковник. Это сказал вошедший за Клешнёй командир 1-го эскадрона Вяземский: Сейчас его приведут, он со вчерашнего дня пытается нам чтото сказать.
Клешня согнулся, он был одет в солдатскую рубаху и штаны, на погонах был витой кант добровольца, однако по повадке ни дать ни взять половой из какогонибудь московского или тверского кабака.
Только полотенца на локте не хватает, шепнул один офицер другому, именно шепнул, хотя все офицеры полка держались одного мнения, и не зря вольноопределяющийся Сашка Павлинов был москвич по рождению и действительно подавальщик из трактира Тестова, что на углу площадей Театральная и Воскресенская, в ста шагах от Красной площади. По своему охотному желанию он был взят на службу в драгуны, но был выписан из строя, потому что или ростом оказался слишком высок, или имел неправильное строение скелета и сбил холки трём строевым лошадям. Писарь донёс командиру, что Павлинов по этому поводу горюет и что он московский половой, и полковник предложил ему место денщика. Это было вовремя, потому что прежнего денщика ранило шальной пулей, и он был отправлен на лечение в тыл. Прослужив три дня у полковника, Сашка ощутил себя хотя и не героем, каким хотел стать, но на месте. Ему было стыдно за испорченных боевых коней, но и собственного копчика тоже было жалко.
Гробы с погибшими сгрудили к стенке риги, и 2 эскадрон занял её. Пленному германцу отвели угол. До взводного Четвертакова довели приказ доставить пленного к командиру. Четвертаков подозвал ближнего драгуна и дослал патрон в патронник. Германец сидел в своём углу, он сверху накинул шинель, а под себя нагрёб сено. «Ох и зажрут его», подумал Четвертаков про пленного германца и блох, которые наверняка уже нацелились на свою жертву.
Вставай, немчура, иди за мной! махнул он рукой и повернулся к воротам риги.
Ja, gut, natürlich! MarschMarsch! обрадовался пленный, вскочил, стряхнул сено и стал надевать в рукава шинель. Он был высокий, крепкий, с ясными глазами и чистым лицом, румяным, как у девицы с мороза. Ich möchte Ihnen sagen, Ihr Kommandant
Четвертаков оглянулся на слова пленного, а потом посмотрел на шедшего рядом драгуна и спросил:
Понимаешь, чего он балабо́нит?
Драгун хмыкнул и сплюнул:
Куды нам?
Вот и я думаю! Четвертаков повернулся к пленному: Погодь, не балабонь, ща доставлю тебя куда надо, там всё и обскажешь!
Ja, gut! MarschMarsch! сообщил пленный и стал похлопывать себя по плечам.
Уу! Немчура! притворно замахнулся Четвертаков, но пленный не испугался и не обиделся.
MarschMarsch! повторял он нетерпеливо и улыбался. Kommandant!
А Четвертаков и не хотел его обижать, и пугать не хотел. Он понимал, что идёт война. Конечно, его друга Сомова жалко, но у каждого своё счастье или несчастье, а германца обижать нельзя, он пленный. С другим германцем столкнулся Четвертаков под Гумбинненом и под Лодзью, но тот германец был вооружённый, и его было много. За эти столкновения Иннокентий Четвертаков первым в полку получил солдатскую серебряную Георгиевскую медаль.
Около избы командира 2-го эскадрона он увидел Клешню.
Доложи их высокоблагородию, што пленный доставлен.
Клешня кивнул, ушёл в дом, через секунду выглянул и махнул германцу.
Ну вот! сказал Четвертаков сопровождавшему драгуну. Сдали с рук, можно итить вечерять!
Так точно, господин унтерофицер! ответил драгун.
Клешня препроводил пленного:
Биттедритте, хер!
Was?
Нас, нас! Клешня шагнул в сторону и легонько подтолкнул германца, тот переступил порог и оказался в ярко освещённой светёлке, перед офицерами. Он растерялся и замер.
Кто вы? Как вас зовут? услышал он от того места, где сияла лампа. Он посмотрел и сощурился, вопрос был задан по-немецки.
Писарь штаба восьмого прусского уланского полка, унтерофицер Людвиг Иоахим Шнайдерман, я вас не вижу изза яркого света, господин
Полковник! сказал сидевший в центре стола офицер и сдвинул лампу.