Мальчишки подвели Красотку к коновязи, ловко сняли оголовье и отдали в руки эскадронному седельнику, молчаливому драгуну, которого в эскадроне не звали по имени, потому что он на имя не откликался, и накинули верёвочный недоуздок.
Из кузницы вышел хозяин, большой мужчина в сапогах, штанах, кожаном переднике на голое тело и кожаных наручах, и обратился к Иннокентию:
Ну что, жолнеж, охромела твоя коняка?
Иннокентий исподлобья глянул на жидовина и стал крутить самокрутку: «А чё ему скажешь, ну охромела!»
Рыжий хозяин кузницы, сам кузнец, с клещами в руках встал к Красотке задом, задрал у себя между ногами левую заднюю ногу лошади, клещами оторвал подкову и бросил в ящик, дальше Иннокентий смотреть не стал, видно, что кузнец дельный. Вставший рядом Семён Евтеич подождал, пока кузнец сорвёт все четыре подковы и бросит в ящик, поднял ящик, уже наполовину заполненный старыми подковами, кивнул Иннокентию, и они зашли в кузню.
Сымай свою шинелишку, запаришься, и, ежли желание есть, можешь молотком постучать.
Иннокентий скинул шинель, оглядел стены, увешанные дугами, хомутами и другим чем, кузня была ещё и шорницкой, видать, жидовин был на все руки мастер, даром, что не цы́ган, нашёл свободный колышек и стал прилаживать шинель и отряхивать её, забрызганную снизу грязным снегом.
Да ты и рубаху сымай! сказал Семён Евтеевич и высыпал подковы из ящика в горн. Не боись, никто тута твою медалю не сопрёт!
А и сопрёт парировал Кешка.
Ай не жалко?
Ладно брехать, давай чего робить?
Чего робить, говоришь? Да ты сначала к молоточку примерься!
Кешка стал осматриваться в полутёмном помещении и невольно принюхиваться:
Ох и дух тута у тебя
Не у меня, у Сруля́!
Как? удивился Кешка.
Так! Сашка по-нашему будет! А што дух?
Хороший дух, окалина да уголёк, как дома
А ты кузнец, што ль?
Не, но жил недалече от кузни
А из дома чё пишут?
Дык вознамерился ответить Кешка.
Ладно, чё пишут, то пишут, главно дело, штоб писали! Штоб было кому!
Кому есть! Да тольки до меня письму идти боле месяца, не шибкот пораспишешься!
Даа! врастяжку промолвил Семён Евтеевич. Дома ныньче справно. Снег кругом, чисто, любодорого поглядеть, весь народ на извозе. Он передал ручку мехов стоявшему рядом старшему сыну хозяина кузни и огладил его рыжие, как у отца, лохматые волосы. Работы, сколь не хочу Деньжищу за зиму можно наковать и на бурёнку хватит, тока ба́йдыки не бей Выбрал, што ль, молоток? Семён Евтеевич подхватил щипцами из малого горна наполовину красную, а на конце уже белую железную полосу и устроил её на наковальне: Готов?
Он стал тюкать по полосе маленьким молоточком, и Кешка бухал туда большим молотком: белый конец полосы краснел и под ударами Кешкиного молотка плющился. Били минуту, пока полоса не остыла. В какойто момент в кузню вошёл седельник, молча бросил исправленное оголовье и так же молча вышел. Кешка и Семён Евтеевич переглянулись. Когда полоса под ударами остыла, и Семён Евтеевич положил её в горн, Кешка кивнул в ту сторону, откуда пришёл и куда ушёл седельник.
Из дому ничё хорошего. Семён Евтеевич положил молоток, забрал ручку мехов у мальчишки и стал быстро нагнетать жар. Баба у него с катушек съехала вроде. С братом евоным, бобылём, снюхалась, и совсем писем не стало, и земляков ни одного, штоб новостямито переслаться.
А он с откудова?
Откудато с севера, из рыбных мест Архангельск, што ли Семён Евтеевич передал ручку мехов жидёнку, взял из высокой кадушки длинную то ли кочергу, то ли ложку и стал тыкать ею в другой горн, побольше.
Ты как чертей тута варишь, сказал Кешка.
А и варю, а можа, и жарю, на кузне, хехе, как без чертей? ухмыльнулся Семён Евтеевич на Кешку и подмигнул сынишке хозяина кузницы.
Тьфу на тебя, свят, свят. Кешка перекрестился.
Чёта ты рано крестишься, чай не обедня, или сильно набожный?
А как тута не быть набожным, коли кругом поляки да жиды?
Поляки, как и мы, хрестьяне, а жиды, чем тебе жиды не угодили? Слышишь, как твоя Красотка копытом бьёт, кто сработал, не жид ли?
А они
А што они?
Христа нашего убили! Так отец Василий сказывал!
Первонаперво они убили своего Исуса Ёсича, он был такой же жид, как и они, как Сашкакузнец, по-ихнему Сруль и тока потом, када Христос вознёсся, он и стал нашим, а так он как есть Царь Иудейский, иль ты на Святом распятьи букв не разобрал? Грамотей же твой отец Василий!