Глава 4
Глеб сделал музыку потише и прислушался. Он не ошибся: в дверь действительно звонили, причем, судя по продолжительности трелей, звонили уже давно и успели за это время потерять всякое терпение.
Елки-палки, сказал Сиверов и одним движением поднялся с низкого дивана.
Бесшумно ступая по вытертому ковру обутыми в мягкие кожаные туфли ногами, он пересек комнату, а потом, спохватившись, вернулся и выключил музыку вовсе: старик и без того был раздражен, не стоило доводить его до белого каления. Многолетняя упорная работа Глеба Сиверова по приобщению генерала Потапчука к сокровищам мировой классической музыки так и не дала положительных результатов: пока Федору Филипповичу позволяли существовать отдельно от музыки, он не имел ничего против органных концертов, прелюдий и фуг. Однако стоило Слепому начать проявлять настойчивость в этом вопросе, как милейший Федор Филиппович превращался в варвара, в кровожадного гунна, а бывало, и того хуже в крикливого, вздорного генерал-майора, не признающего никакой музыки, кроме бодрых строевых маршей, исполняемых сводным духовым оркестром какого-нибудь краснознаменного военного округа.
Под неумолкающие трели звонка Сиверов вышел в прихожую, подошел к двери и отпер замок. Мощные стальные ригели с мягким щелчком втянулись в гнезда, тяжелая сейфовая дверь бесшумно повернулась на тщательно смазанных петлях, и Глеб увидел Федора Филипповича, который, упрямо наклонив голову, стоял на коврике перед дверью и давил на звонок всем своим весом.
Открыто, негромко сказал Слепой.
Федор Филиппович вздрогнул и наконец снял палец с кнопки.
Черт бы тебя побрал с твоей музыкой вместе, прочувствованно сказал он и, отодвинув Сиверова с дороги, вошел в квартиру. Это, по-твоему, и есть конспирация напрашиваться на жалобы от соседей и заставлять меня битый час торчать на лестничной площадке?
Виноват, товарищ генерал, деревянным голосом ответил Сиверов, стоя по стойке «смирно». Больше не повторится.
Он действительно чувствовал себя виноватым и именно поэтому дурачился, изображая стойкого оловянного солдатика.
Чем ты тут занимаешься? ворчливо осведомился Федор Филиппович, пристраивая на вешалку потертый плащ и привычно проводя расческой по заметно поредевшим волосам. Неужели просто валяешься на диване и слушаешь своего Фейербаха?
Баха, товарищ генерал, машинально поправил Слепой, точно зная, что допущенная Потапчуком ошибка была преднамеренной. Но долг платежом красен: Фейербах это такой философ был.
А ты не умничай, философ, проворчал Федор Филиппович. Я спрашиваю, чем ты тут занимаешься?
Так это Салат оливье строгаю, водку замораживаю Селедка под шубой опять же
Чего? Федор Филиппович замер с расческой в поднятой руке и изумленно воззрился на Слепого. Ты здоров ли?
Так ведь, товарищ генерал, он уже шагает по планете!
Кто шагает?
Да Первомай же!
Чтоб ты провалился, с чувством сказал Федор Филиппович, сильно дунул на расческу и спрятал ее в нагрудный кармашек пиджака. Как всегда, шутишь, причем неумно. У меня, старого дурака, от твоих шуточек даже слюнки потекли, как у собачки Павлова. Первомай Первомаем, а оливье, да под водочку это, скажу я тебе, вещь!
Не говоря уже о селедке под шубой, поддакнул Глеб.
Вот именно.
Извините, Федор Филиппович. Могу предложить кофе и бутерброды. Или чай
Чаем душу не обманешь, афористично изрек генерал и прошел в комнату. Он уселся на диван, положил рядышком свой неразлучный портфель и, подумав, сказал: Кофе, говоришь? Ну, давай кофе! А бутерброды у тебя с чем?
А с форелью, ответил Глеб, заряжая кофеварку. Ну, и с маслом, натурально.
Потапчук одобрительно хмыкнул.
Годится, сказал он и вдруг усмехнулся. Кстати, о Первомае Ты знаешь, нам удалось установить личности троих твоих знакомых. Ну, тех, из пионерского лагеря.
Сиверов замер, держа на весу ложечку с кофе и открытую банку, распространявшую по комнате дивный бархатистый аромат.
Вот как? сказал он, через плечо глядя на генерала.
Представь себе. И поверь мне на слово, это оказалось нелегко. Мы просто не знали, где искать. А потом кто-то вспомнил, что этот Асланов, которого ты тогда упустил
Я упустил?
Ну хорошо, не ты упустил, а он от тебя ускользнул. Что пнем по сове, что совой об пень сове все равно