Максим Стрельцов
Человек, который открывал окна
Человек, который открывал окна
Марк. Можно я буду называть вас так, просто по имени?
Да. Зовите, как хотите.
Вы тоже можете обращаться ко мне по имени Елена. Тогда между нами будет меньшая дистанция. Это важно для терапии. Марк молча кивнул. Его зеленые глаза, сдвинутые ближе к переносице, вяло и с неохотой осматривали кабинет. Предлагаю сразу перейти к сути. Я буду говорить прямо и называть вещи своими именами. Итак, Марк, вам поставили тяжелый диагноз. Смертельный диагноз. Вам осталось жить немногим больше шести месяцев, максимум год при должном лечении. Скажите, вы полностью осознаете мои слова?
Да. Полностью осознаю.
Ваш лечащий врач посчитал, что у вас возникли проблемы с принятием диагноза и что вам необходимо пройти курс терапии у психолога. Поэтому вы и находитесь сейчас в этом кабинете.
Елена ожидала увидеть хоть какую-то реакцию от пациента, услышать от него хотя бы пару слов в ответ. Но Марк сидел напротив, сгорбив худую спину, и упорно отмалчивался. Ей ничего не оставалось, кроме как самой вывести его на полноценный диалог.
Скажите, вы согласны с мнением вашего врача? У вас есть проблемы с принятием диагноза, как думаете?
Думаю, у меня нет проблем с принятием диагноза, Елена Дмитриевна.
Просто Елена, если вам удобно.
Хорошо. Так о чем я Да, у меня нет проблем с пониманием того, что со мной происходит. Доктор мне все детально объяснил. Операция не поможет. На таблетках и прочих препаратах, может, протяну год при самом оптимистичном сценарии. Так что я все прекрасно понимаю. Марк опустил взгляд и посмотрел на свои руки. Рукава пиджака стали слишком свободными для них в последнее время.
В таком случае, у вас есть хоть какие-то предположения, почему вас отправили ко мне?
Не знаю Может, доктор слишком мнительный попался. Мне кажется, большинство людей со смертельными диагнозами отправляют к психологам.
Да, многим людям в вашем положении рекомендуют обратиться к специалистам. Но, хочу подчеркнуть, что связано это не с самой болезнью, тут ведь я ничем помочь не могу, а с восприятием пациентами своего положения.
Еще раз повторюсь я свое положение полностью осознаю и всецело отдаю себе отчет в происходящем, перебил ее Марк.
Елена откинулась на спинку кресла и потерла лоб рукой. Казалось, будто она только что ударилась им о стену, которую возводит перед ней пациент.
Хорошо. Расскажите тогда, как эту новость восприняли ваши близкие, ваши друзья.
Марк замялся в кресле, его лицо исказилось гримасой раздражения. В глазах промелькнуло какое-то глубокое и душераздирающее чувство, но тут же исчезло. От внимания психолога не укрылись эти эмоции она сразу поняла, в чем кроется причина замешательства пациента.
Марк, только не говорите, что вы никому не сказали о болезни. Две недели прошло с момента постановки диагноза. Елена удивленно приподняла брови и серьезным тоном продолжила: Марк, вы говорили с кем-нибудь о своем положении?
Нет, тихо ответил пациент.
Ни родственникам? Ни друзьям?
Никому, произнес Марк, невольно отворачиваясь в сторону.
Ненадолго повисло молчание. Елена пристально вглядывалась в лицо Марка. Затем психолог возобновила опрос, переменив тон на более спокойный и приветливый, как будто беседа началась заново.
Почему вы никому не рассказали о болезни?
Ответа не последовало. Марк продолжал смотреть по сторонам, притворяясь, что его вовсе нет в этом кабинете. Елене снова пришлось насесть на пациента, чтобы добиться ответа.
Марк, ответьте, пожалуйста, на мой вопрос. Почему вы никому не рассказали о болезни?
Я не захотел не захотел говорить. Это мое дело, в конце концов. Моя жизнь.
Ваши родители живы?
Да. Но они живут в другом регионе.
Разве это проблема? Вам не кажется, Марк, что хотя бы родная мать имеет право знать о вашем состоянии?
Я думаю, все не так просто. Марк чуть ли не впервые за весь сеанс посмотрел Елене прямо в глаза и придвинулся к ней ближе.
Отчего же?
Скажите, у вас есть дети?
Да, двое. Два мальчика.
И как бы вы себя чувствовали, если б узнали, что один из них смертельно болен и умрет меньше чем через год, а вы при этом ничем не сможете ему помочь?
Это был бы невероятно тяжелый удар. Но я бы чувствовала себя еще хуже, если бы мои сыновья все скрывали. В том, чтобы жить во лжи или неведении, нет ничего хорошего. Какой бы страшной ни была правда, ее необходимо озвучить. Ею необходимо поделиться, причем не просто с кем-нибудь, а с самыми близкими и родными людьми.