Илья Муромец и Соловей-Разбойник
онь Ильи с горы на гору перескакивает, с холма на холм перепрыгивает, речки да озёра пропускает меж ног. Вот уже перед Бурушкой Чёрная Грязь, вот и она, река Смородина. Крутятся в той реке глубокие омуты, стоит на реке покосившийся Леванидов крест, а вокруг реки повсюду разбросаны черепа да кости. Видит Муромец крепкий дуб: в нём живёт-шевелится Соловей-разбойник, Одихмантьев сын. Рожа у того Соловья звериная, сивый чуб, глаз кривой, горб лихой. Разбойник над Ильёй насмехается:
Что-то здесь запахло чесночным духом! Не иначе едет мужик лапотный. Что же, не впервой мне, Соловью, лакомиться мужичьим мясцом. Не впервой обгладывать мужичьи косточки.
Илья отвечает:
Не хвались на пир едучи, а похваляйся с пира приедучи! Хватит пить тебе, Соловей, христианскую кровь! Хватит мучить слабых жён и малых детушек!
Разбойник хохочет:
Погоди: приготовил я тебе подарочек.
Как Соловей в первый раз засвистал: уплелись все травы, осыпались все лазоревые цветы. Наклонился богатырский конь.
Илья упрекает Бурушку:
Не иначе испугался ты комариного писка?
Засвистал разбойник во второй раз: пригнулись к земле деревья. Конь у Ильи принялся спотыкаться.
Рассердился Илья на коня:
Ах ты, волчья сыть, травяной мешок! Или идти не хочешь, или нести не можешь?
Соловей в третий раз готовится засвистать, да только Илья не дремлет. Берёт богатырь разрывчатый лук, натягивает шелковую тетиву, накладывает калёную стрелу. Полетела стрела, выбила Соловью правый глаз тот, что кривой, с косицею. Повалился разбойник из дупла. Протянул Муромец мешок, словил в него лихого татя, завязал мешок богатырским узлом. Пристегнул он мешок с Соловьём к правому стремени и повёз по чисту полю.
Едет Илья мимо Соловьиного гнезда, мимо разбойничьего терема, а в том тереме у окошка сидят три Соловьиные дочки, горбатые да кривоглазые, одна другой страшнее.
Говорит старшая дочь:
Чую: едет наш милый батюшка чистым полем не сам на добром коне везёт его чесночный дух, мужичина-деревенщина. Мается наш батюшка в мешке, и прикован тот мешок к правому мужичьему стремени.
Средняя ей вторит:
Чую, болен наш милый батюшка! Не сам он на добром коне подбоченился, а свернулся в мешке, мужичиной-деревенщиной к стремени пристёгнутый.
Тогда младшая любимая Соловьёва дочь заплакала:
Неужто вы, сестрицы, ни о чём не догадываетесь? Выбито у нашего любимого батюшки правое око с косицею!
Закричала младшая:
Эй вы, наши любимые мужья! Берите поскорее рогатины, бегите в чисто поле, бейте мужичину-деревенщину! Вызволяйте поскорее нашего батюшку, Соловья Одихмантьева!
Соловьиные зятья похватали рогатины, побежали было к Илье, да вот только говорит им из мешка Соловей Одихмантьев:
Не смейте, любимые мои зятья, наскакивать на мужичину-деревенщину! Бросайте-ка вы свои рогатины да зовите крестьянского сына к себе в терем, в Соловьиное гнездо, кормите его, лапотного, досыта сладкими яствами, поите медвяным питьецом, дарите ему драгоценные дары.
Зятья тут же рогатины побросали, принялись уговаривать Илью:
Ступай к нам, в Соловьиное гнездо, в Одихмантьев терем, на сладкие яства, на медвяное питьецо. Будем тебя, деревенский сын, кормить, поить, одаривать дарами, только отпусти любимого тестя.
Отвечает Илья:
Не приду я к вам в терем ни есть, ни пить, ни принимать дары. Не отдам вам разбойника. Полно ему, Соловью, над честным народом куражиться. Полно дорогу собой загораживать. Хватит с Одихмантьева сына выпитой христианской крови. Повезу его, Соловья, в град Киев, поставлю перед самим князем Владимиром. Пусть князь вершит суд над разбойником!
Сказав так, махнул Илья плёткой, дал под бока Бурушке только пыль столбом завязалась.
Илья, Соловей и князь Владимир
ри скока богатырских всего-то и сделал Бурушко; вот уже и Киев вдали. Стоит стольный град на семи холмах; теснятся в нём Божьи церкви, боярские терема, а изб-то в Киеве и вовсе несчитано; со всех кузниц там звон стоит, со всех церквей там колокольца гудят. На самом высоком холме белокаменные палаты: пирует в них князь Владимир. Высокие люди у него за дубовыми столами сидят, а низкие за сосновыми. На плече у светлого князя кунья шубочка. Шапочку соболью накинул он на одно ушко. По правую руку от него верные дружинники, а по левую князья-бояре. Ломятся столы в палатах от чаш да братин; и чего только на тех столах нет: и осетры там, и лебеди. Слуги с ног сбиваются, пируют бояре с утра до ночи, славят князя: