Наевшись, Ева не торопилась вставать из-за стола. Ей казалось, Марис хочет, но не решается что-то сказать, и она держала паузу, давая ему возможность собраться с духом, лениво крутила чашку, поглядывая иногда на складочку у него на лбу, то появлявшуюся, то исчезавшую.
Наконец он решился.
Тут такое дело, не спеша, «в духе Мариса», издалека начал он. Мы конкурс выиграли.
Ева сразу почувствовала, что эта прелюдия неспроста и радоваться не спешила.
Да, какой? аккуратно поинтересовалась она?
Музей, выдохнул Марис. Художественный. Помнишь, я тебе проект показывал?
Конечно! Здорово! Она не на шутку обрадовалась. Марис будет занят на таком большом проекте. Это и стабильность, и опыт, и, возможно, карьерный рост. Настораживало только то, что сам Марис как будто был чем-то смущён
Что-то не так? на всякий случай поинтересовалась Ева.
Всё так. Вот только Ну надо же освоить всю технологию И Марис вновь замолчал.
«Ну когда уже ты скажешь, к чему готовиться!», с нетерпением подумала Ева. Но зная по опыту, что торопить события бесполезно, молчала, продолжая крутить большую, белую в красный горох чашку.
Мне надо уехать, Марис решился, наконец, и пустился в бурные воды объяснения, как в реку с обрыва. Там курс будет учебный и сертификация. Короче, в понедельник я уезжаю. Он замолчал так же внезапно, как и заговорил.
А когда ты приедешь? вопрос прозвучал мягко и вкрадчиво.
Сердце её колотилось, вдруг он скажет, что через месяц, а то и два, а то и через полгода К долгой разлуке она точно готова не была.
Восемнадцать дней. И на дорогу туда день и обратно. Марис виновато замолчал.
«Слава Богу, не вечность», про себя перевела дух Ева.
А когда выезжать?
Завтра утром. До парома на Хельсинки мне часов шесть махать, у Мариса был тон обречённого на казнь. Воскресенье на дорогу, а в понедельник с утра уже учёба
Да, воскресенье хотелось провести как-то иначе. А если учесть, что Мариса не будет целых три недели, то Вероятно, когда он вернётся, уже будет снег, и им так и не удастся пройтись по шуршащим жёлтым листьям. К тому же теплилась надежда, что до холодов Марис успеет утеплить хлев, в котором неугомонная Дора так и норовила проковырять отверстие своими небольшими, но острыми рожками.
Но, как видно, не судьба.
Марис и сам, Ева видела это ясно, был не слишком рад этой командировке. То есть, рад, естественно, работу свою он любил и возможность узнать в ней что-то новое, разумеется, не могла не радовать. Но невозможность взять с собой Еву вот что огорчало. И понимание того, что она никак не сможет просто так бросить хутор вместе с козой и щенком, а главное нарушить данное Густе слово, несколько печалило. Он вообще был очень домашним, этот большой, с виду медлительный, но такой быстрый и в обычном состоянии очень весёлый человек. Когда он улыбался, уголки его серых глаз разбегались сетью крохотных морщинок, а на подбородке появлялась очаровательная ямочка. Еве захотелось, чтобы эта ямочка появилась прямо сейчас. Тем более что утром Марису придётся уехать. В связи с чем было предпринято нападение на крепость под именем «грустный Марис», а посуда на столе ещё долго оставалась немытой.
5.
Ураган начался в понедельник к обеду.
Сначала пришла радость, что ветер поднялся сегодня, когда Марис уже в Хельсинки. Сама она паромы не любила и была рада получить СМСку об успешном прибытии.
Но ветер крепчал. Его порывы усиливались на глазах, и верхушки соснового леса, подступавшие к хутору, немилосердно шатались. К ночи ветер принёс грозу. Лило как из ведра, а полыхало и гремело так, что молнии освещали окна, как днём.
Ральф страшно перепугался. Хоть и большой на вид, но он был сущим ребёнком. К тому же собачьим, а значит, куда более подверженным инстинктам. Сначала он тихонько прятался на своём матрасике в сенях. Потом перебрался в ноги к работавшей за столом Еве, где лежал, дрожа, повизгивая и поскуливая при каждом раскате грома. Вдруг, в какой-то момент, когда гром и молния, словно сговорясь, устроили светошумовое представление, казалось, прямо над крышей их с Евой домика, он сорвался и с громким воем понёсся по комнате, тыкаясь в углы в надежде найти убежище от этого страшного слепящего громыхала.
Она тут же бросилась спасать и щенка и имущество. Ухватив его крепко за холку, она уселась рядом на пол и прижала собачью морду к себе, поглаживая и что-то ласково приговаривая. Ральф притих, но дрожащее крупной дрожью тело, прижатые уши и глухое утробное рычание выдавали нешуточный испуг будущего Евиного защитника. Так они сидели, обнявшись, под пологом чёрных в ночи туч, изрыгавших то огонь, то громовые раскаты, и в безумной скачке гонимых по небу ураганным ветром.