Только сейчас, когда прошло немало времени, она обратила внимание на вещи, которые прежде не замечала. Привыкнув видеть Густу, повязанную большим фартуком и торопливо снующую по хутору, Ева совсем забыла, что когда-то тётя Густа была ещё и школьной учительницей.
Вещи выдавали свою хозяйку. Например, письменный стол. Не большой, с тумбами, а, скорее, бюро с красивой столешницей и парой выдвижных ящичков. На столешнице настольная лампа под давно выцветшим, но некогда зелёным абажуром. И эта занавеска Ей впервые пришло в голову, что шкаф, пожалуй, как-то великоват для вещей одной старухи.
И она отправилась на поиски той самой тайны
Для начала она уселась на стул перед бюро. Сразу бросилось в глаза, что столешница не просто не новая, а едва ли не антиквариат. Это была очень старая вещь. Дерево сильно потемнело, а в одном месте даже выглядело слегка обугленным, как будто на него поставили что-то очень горячее. Возможно, то был какой-то другой светильник, а не настольная лампа.
Ева аккуратно выдвинула правый ящичек бюро. В нем, прямо сверху, лежало завещание. Оно аккуратно торчало из открытого конверта, словно приглашая его прочитать. Ева развернула документ. Он был заверен нотариусом, красная печать ярко выделялась на белой бумаге. Согласно завещанию весь хутор, принадлежащий Августе Лиепа на правах единоличного владения, а также всё движимое и недвижимое её имущество завещалось Еве Неймане. То есть ей, Еве. На завещании стояла дата 2005 год. Ей тогда едва исполнилось 17 лет. Еве было странно, что с тех пор Густа ни разу не обмолвилась об этом почти до самого конца. Ещё больше удивили подписи свидетелей. Оказывается, ими были оба её крестных тётя Мара, лучшая мамина подруга, и её муж, дядя Ивар.
Интересно, как Густа их отыскала? подумала Ева.
Нотариус, судя по документу, был из Тукумса. Вытащить двух рижан в такую даль наверняка было непросто. Значит, и папа и мама были в курсе. Такое дело требовало подготовки.
Да, Густа, как видно, давно приняла решение, опять удивилась она. А тётя Линда против не будет?
Тётя Линда папина троюродная сестра тоже приходилась Густе внучатой племянницей. И если у папы Ева была одна, то с той стороны всевозможных троюродных братьев и сестёр было множество.
Ева не слишком хорошо разбиралась в законодательстве. Но ей показалось, что тётя Линда если и не будет возражать, то может обидеться. И было решено непременно съездить к нотариусу и обязательно поговорить с папой и тётей Линдой. Пусть и не самая близкая родня, но ссориться точно не следовало.
Адрес и фамилия нотариуса были прописаны чётко, и Ева запланировала через недельку съездить на консультацию. Тем более что к тому времени запасы, привезённые Марисом, должны были подойти к концу.
Вопрос завещания на этом этапе был решён, и был открыт левый ящичек бюро.
В нём лежал конверт. Этот конверт был, в отличие от первого, запечатан. Адресатом, как, впрочем, и следовало ожидать, была указана она сама.
Она повертела конверт в руках. Даже сквозь жёлтую плотную бумагу явно угадывался тяжёлый металлический предмет, свободно перемещавшийся по конверту. Предмет был поразительно похож на ключ.
От чего ключ? мелькнула мысль. Бюро не заперто, а больше никаких ящиков и не видно.
На всякий случай пришлось заглянуть под кровать, вдруг там притаился какой-нибудь сундучок. Но под кроватью не было даже пыли.
Поскольку никаких видимых причин тянуть время не было, она решилась вскрыть конверт.
Действительно, в конверте оказался ключ и письмо. Оставив пока ключ в покое, Ева развернула адресованное ей письмо и буквально остолбенела. Письмо, без всякого сомнения, было предназначено ей. Это явствовало из обращения. И подписано оно было Густой. Августа Лиепа значилось на нем. Но! Письмо было написано не по-латышски. Это был явно немецкий язык, с несколько устаревшим написанием слов, но зато каллиграфически выведенный готическим курсивом.
Вот так тётя Густа, только и смогла выдохнуть Ева, вчитываясь в мелкие ровные готические строки и заново открывая для себя такую родную и любимую, но такую, оказывается, неизвестную двоюродную прабабушку.
«Дорогая Ева», начиналось письмо.
«Ты, вероятно, удивишься, но то, что ты узнаешь, является чистой правдой». Сам стиль и слог выдавали образованного человека.