Садись. Я хочу, чтобы ты меня выслушала.
Разумеется, отказа не последовало.
Разговор получился не очень долгим, но запомнился практически дословно.
Ты знаешь, что ты любимая моя внучка?
Ева кивнула.
Но не знаешь почему. Никто не знает. Из ныне живущих, надеюсь, никто. Тому есть причина. Важная причина. Много лет хранила я эту тайну, но уносить её с собой не хочу. Я так и не смогла сказать это твоему отцу. Передай ему, что мне очень жаль.
Старуха отдышалась, ей было тяжело говорить. Тем не менее попытка Евы отложить разговор встретила столь твёрдый и властный взгляд, что противиться ему было невозможно.
Ты заслуживаешь того, чтобы узнать правду. Но
Тут Густа вновь откинулась на подушки. Собравшись с силами, она устремила свой взгляд, казалось, в самое сердце Евы:
Ты можешь пообещать мне одну вещь? Она не будет для тебя лёгкой, но ты справишься. Это важно. И для моего спокойствия: я хочу, чтобы Боженька не отверг меня за грехи мои. И для тебя. Ты та, на ком тайна, хранимая столько лет, должна закончиться.
Чего ты хочешь, тётя Густа? Что я должна тебе пообещать?
Ева искренне была готова сделать то, что так важно для умирающей.
Нужно, чтобы ты, когда я уйду, осталась здесь.
Густа встретила непонимающий взгляд Евы:
Я отписала на тебя хутор. Его нельзя продавать. И чужие здесь жить не должны. Только ты. Это очень важно.
Почему, тётя?
Не спрашивай. Пообещай, что ты сделаешь это. Ты должна здесь жить. Не приезжать на лето, а жить. Как я. Каждый день. Тогда тайна сама откроется тебе. Я не знаю, что ты с ней сделаешь. Надеюсь, у тебя хватит ума, чтобы справиться с этим знанием. Но ты должна узнать правду. Эта правда достойна тебя, а ты достойна её. Ты та, на ком закончится ложь.
Густа еле дышала, откинувшись на подушку. Её губы побелели, так трудно ей далась эта речь.
Ева сидела не шевелясь, потрясённая и самим требованием, и напором Густы, и её аргументом о правде, которая должна наконец-то прекратить ложь. В какой-то момент она представила, что должна будет навсегда оставить свою, с тщанием выбранную и с любовью обставленную квартиру, оставить привычный ход вещей и перебраться сюда, под полог соснового леса. И как вокруг неё не будет ни одного живого существа, кроме единственной оставшейся козы Доры. А что будет с Марисом? Они фактически жили семьёй. И хоть никакие подписи и печати не зафиксировали брак, Ева знала, что пока они вместе это неважно. Вместе. А тут, она будет жить на хуторе, а что Марис? Как он отнесётся к такому повороту судьбы? Она почувствовала, что счастье её висит на волоске, который того гляди оборвётся, обрушив безжалостно все её чаяния и надежды.
Густа словно читала мысли Евы:
Если любовь настоящая, он поймёт. И примет твоё решение. Жизнь сама разложит всё по местам. А если нет, так зачем он тебе
Умом Ева понимала, что Густа права. Но согласиться на сельскую жизнь в ней боролся инстинкт самосохранения, кричащий: «Не соглашайся!» и чувство глубокой любви к умирающей старухе, зачем-то обрекающей её на это испытание.
Да, Ева. Это испытание. Густа читала мысли. Но ты справишься. Так надо.
Взгляд Густы буквально прожигал насквозь, прося и требуя согласия. И столько мольбы и надежды на понимание было в этом взгляде, что ни отказать, ни солгать было невозможно.
Хорошо, тётя, голос Евы звучал тихо и отчётливо. Не волнуйся. Я обещаю.
Это было сказано так искренне, что Густа не только услышала, но сердцем приняла это согласие. Она как-то сразу вся расслабилась, обмякла и стала тем, кем никогда не была просто старой женщиной.
8.
Эта комната вызывала воспоминания.
Но время уже прошло, и Ева почувствовала, что она готова принять то, что Густа считала самым важным делом своей жизни, тайну, хранительницей которой она была.
Зайдя в комнату, она внимательно огляделась по сторонам.
Комната казалась не слишком большой. И, несмотря на то, что здесь уже несколько месяцев никто не жил, по-прежнему выглядела обжитой.
Кровать, аккуратно застеленная самодельным лоскутным одеялом. У кровати домотканый зеленовато-коричневый коврик, а вдоль одной из стен тянется и тянется большая, от потолка до самого пола, яркая жёлтая в какие-то белые и зелёные горохи занавеска, скрывающая, как подразумевалось всегда, полки с вещами Густы.