Это правда, матушка?..
Что, правда?..
Про Шуйских и Бельских Про два письма в Тавриду Иван шмыгнул красным носом и вопросительно глядел то на мать, то на конюшего. Зачем надо посылать два письма?..
Вот и спрашиваю то же самое усмехнулся Овчина. Не понимаю, зачем? Вполне можно было бы обойтись одним письмом, либо моим Семену, либо Шуйских калге Я хочу сказать, что я написал письмо о прощении Бельского только с единственной целью выманить его сюда, в Москву, а по его прибытию его же и наказать изрядно
Но ведь и другого гонца послали с той же целью недовольно бросила Елена и поглядела на сына. Понимаешь?..
Только письмо в другие руки Лицо Овчины снова исказилось гневливой гримасой. И вместе с письмом большие дары калге Исламу. И наказ другой Не известие о прощении, которым Семен Бельский может, к примеру похвастаться калге, хану, черт знает, кому А решительное требование нашему союзнику выдай нам в Москву прямо в руки беглого князя А еще лучше, не высылай, а прямо в Тавриде умертви изменника Семена
Это нам чем-нибудь грозит? спросил царевич.
Елена пожала непонимающе плечами и ответила с надрывом:
Я уже ничего не понимаю, сынок Шуйские хотят моими руками расправиться с Бельскими Самовластие и месть мне не по сердцу
Зачем же, ты уступила Шуйскому-Немому, матушка?.. спросил царевич с испуганными глазами.
Попробуй не уступи Они в голос завелась измена, надо пресекать ее в корне
А почему все сделали втайне от меня? Послали боярское письмо калге Исламу без конюшего, как будто его и нет на белом свете? спросил Овчина, возвышая гневливый голос.
Правда, почему, матушка?..
А потому, что Шуйским не понравилось, что в первом письме Семену Бельскому про прощение говорилось с горечью выдохнула Елена. Князь Василий так и сказал кто это такой именем государя прощает изменника?.. Я только начала объяснять, что этим прощением мы заманиваем предателя домой и здесь накажем Так Шуйский-Немой на меня как зыркнул, у меня душа сразу в пятки ушла Не затем, я изменников, говорит толпами на смоленских стенах вешал, чтобы им прощения другие изменники выписывали
Так и сказал?.. ахнул Овчина.
Так и сказал?.. повторил царевич с округленными от ужаса глазами, ибо всегда побаивался страшного Немого.
Сказал, что
Надо второе письмо послать калге Исламу втайне от конюшего так?.. спросил Овчина. Да я по глазам вижу так
Что же теперь будет? спросил царевич, поглядывая снизу вверх на мать и на конюшего.
Не знаю чистосердечно призналась Елена.
Зато я знаю с горечью и досадой в голосе сказал Овчина. Худо, ой как худо нам всем будет
6. Круги измены и коварства
Двор давно, еще до последовательных заключений в тюрьму и уморения голодом Юрия Дмитровского, Михаила Глинского и Андрея Старицкого раскололся на пять самостоятельных боярские партии семейств Шуйских, Бельских, Захарьиных, Глинских, Морозовых, окруженных друзьями и клевретами. Партии остро соперничали друг с другом еще в конце правления государя Василия; при правительнице же Елене и ее фаворите-конюшем Овчине, управляющих государством именем малолетнего Ивана-государя, недоверие и враждебность партий друг к другу усилилась.
Выступая самостоятельно, каждая из соперничавших партий ждала своего часа, чтобы приблизиться к престолу, а то и посадить в случае чего своего самого могущественного представителя. Как бы лицемерно эти партии не выражали сострадание к испытаниям и исчезновению «проклятой» династии последних московских Рюриковичей из колена Дмитрия Донского, но упустить свой исторический шанс подняться во власти и обогащении ни одна из партий не желала при младенце-государе на престоле. Во время внешних угроз Третьему Риму эти партии могли временно объединиться, но даже в тяжелые критические времена прежде всего помнили о своих родовых претензиях и интересах в желании ослабить иерархическое положение соперников.
Первыми недовольство своим положением с требованием перемен на престоле проявили представители партии Шуйских, попытавшиеся не только отъехать к удельному князю Юрию Дмитровскому, но и поставить сильного дядю на великое княжение вместо слабого племянника-младенца. Привлечение на свою сторону князей Шуйских с молчаливого согласия первых бояр государства Василия Васильевича Немого и его брата Ивана Васильевича обернулось для Юрия Дмитровского арестом, заключением, скорой смертью, концом боярского единодушия в регентском совете с новыми заговорами Глинского, Бельского, Андрея Старицкого.