С такими мыслями в голове Василий в своих покоях остановил свой блуждающий взгляд на супруге. Та, от смущения зардевшись стыдливым девичьим румянцем, оглянулась на него и улыбнулась ему доброй, неяркой, беззащитной улыбкой. Василий так привык к этой кроткой доброй улыбке, так много она значила для него, что у него защемило сердце. Он подумал с легким дурманом-туманом в голове: «Такая у неё добрая душа, такое ласковое сердце никогда не скажешь, что ведь и она переживает о том, что нет у нас детей Плывем мы вместе с ней по воле волн И никуда не приплывём, и ни к какому берегу не престанем И с ней не будет никогда ничего, никакого Третьего Рима не будет, при всём желании государя отбить у короля Смоленск Взять Смоленск как гарантию осуществления проекта Третьего Рима»
Василий привстал и привлек Соломонию к себе. Он чувствовал тепло её тела, живые токи, исходившие от её полных плеч, стана, шеи губ. У неё плавно от дыхания вздымалась высокая грудь, но Василий смущенно заметил про себя, что прелесть её полного тела под легкими одеждами уже не привлекает его и ничуть не возбуждает, как прежде. Он, чувствуя неловкость от того, что привлек её в объятья, требующих естественного продолжения схватки тел, которых не будет, молчал, и она молчала. Наконец, она не выдержала и нарушила молчание первой:
Я знаю, о чем ты думаешь Почему до сих пор у нас нет детей?.. Я молюсь об этом каждый день
Молись глухо ответил ей Василий. Сильнее молись Денно и нощно молись
И ты молись
И я буду молиться Только об одном прошу
О чем, милый?..
Не обращайся к ворожеям и колдунам
Она вспыхнула. Она уже мысленно обращалась к ним. Всё собиралась и никак не могла решиться отнести к ним порты супруга в его отсутствие.
Не буду обращаться, милый она всхлипнула и срывающимся голоском пролепетала. Никогда
Вот и хорошо А теперь идем спать Василий нежно вытер с её щек слезы. Утро вечера мудренее Я только и думаю сейчас о Смоленске Как нам отбить его у короля
А я думала, что думаешь о нашем сыне выдохнула тихо Соломония и забилась в бесшумных рыданиях на груди у государя
Сначала о Смоленске, а потом уж и престолонаследнике утешил её Василий. Всему свое время
Ты меня не разлюбил?
Ну, что ты о чем ты?.. Мы с тобой перед Богом повенчаны
Да, милый, перед Господом Богом У нас перед ним есть обязанность
Какая обязанность? удивленно спросил, позевывая, Василий.
Как какая? Любить и жалеть друг друга
«А я то думал наша главная обязанность перед Господом Бога, раздраженно подумал Василий, подарить наследника престола Это вдвоём А мне еще Смоленск взять и Третий Рим заложить после взятия Смоленска». Сказал жёстко, даже жестоео, как отрезал:
Сейчас все мои помыслы только о Смоленске Иди к себе Не до тебя Мне надо еще многое обдумать перед сном
Хорошо, милый, я тебя буду ждать Всегда буду ждать
И уже с жесткими металлическими нотками Василий добавил, освобождаясь от теплых рук Соломонии:
Что бы ни было, во время моего отсутствия в смоленском походе, не смей обращаться к ворожеям слышишь?..
Она обязана была ответить государю, но ничего не ответила. Только горько вздохнула.
6. Перед возвращением Руси Смоленска
Хотя московскому двору и лично Василию весьма импонировали идеи монаха Филофея об исключительной роли и исторической миссии Москвы Третьего Рима, при Василиевом правлении знаменательная духовно-государственная концепция не приобрела характера и статуса официальной московской доктрины. Почему? Не до красивых идей и концепций, когда внутри, в семье государя нелады: младший брат государя Семен Калужский, намылившись в Литву, чуть было не сбежал к королю Сигизмунду. Да и во внешней политике такие же нелады
Главный союзник Москвы Менгли-Гирей все более и более откалывался от союза со скуповатым, нещедрым на ханские подарки московским государем, и нарочито прислонялся к более щедрому королю Литвы и Польши, разумеется, не безвозмездно, с намерениями в союзе с Сигизмундом пограбить уже московские земли. А наряду с этим непрекращающиеся идейные споры, перерастающие в церковные дрязги, стяжателей и нестяжателей, затаившаяся в закоулках палат княжеских ересь жидовствующих, вдовство Новгородского епископского престола, падение авторитета митрополита московского