Оооой! расстроился участковый начальник, как будто фокусник в цирке спрятал его любимую игрушку. А если мы ещё раз
Два уважаемых полицейских с щенячьим восторгом до ночи вертели бумажки и изорвали все листочки, лежащие в лотке возле пишущей машинки. Это наконец заставило их остановиться, и они решили пойти в приёмную проверить, не осталось ли чая. Фарфоровый заварник был совершенно пуст, зато они нашли в шкафу графин с какойто настойкой зелёного цвета, припрятанный дневной секретаршей. Жидкость странно пахла, была горькой на вкус, но положение было безвыходным.
А знаете, мистер Чесней? Я вот что подумал
Да, господин Фланн?
У нас показания четырёх человек.
Именно так, господин Фланн.
Есть время оно как бумажная полоска. Четыре человека рассказали нам, что видели, и эта полосочка как будто четыре раза повернулась по разу для каждого. А значит, сколько бы раз мы ни перечитывали показания, изнанка нашего бумажного колечка так и останется нам не видна.
О да, господин, следователь! Что бы было, если бы управление не прислало Вас! И что же нам делать?
Нам нужны показания ещё одного свидетеля.
Какого же, господин следователь?
Да всё равно какого!
Как же так? Ведь мы опросили всех, кто в тот день был в доме. А если человек там не был, и не слышал, и не знает ничего про тот вторник?
Да и не надо! Нам нужно только бумажку чтобы ещё раз повернуло. И мы увидим всю картину. То, что было скрыто и недоступно нам, откроется само собой.
Гениально, мистер Фланн! Только кого же мы будем спрашивать?
Да хоть кого. Сейчас выйдем на улицу и спросим первого встречного.
Коллеги надели пальто и нетвёрдой походкой отправились к входной двери. Вечерняя улица была почти пуста, только усталый почтальон катил по брусчатке видавший виды велосипед со спущенной шиной.
Любезный, можно вас на минуточку?
Да, господа полицейские?
Как Ваше имя?
Роналд Вассер, сэр.
Это Вы убили Амброза Бирса?
Да, я! гордо заявил почтальон и протёр суконным рукавом свой жетон.
Пальцы ног
Вторая сессия самая трудная. Эту банальность я когданибудь с умным видом сам буду повторять своим или какимнибудь чужим детям. Это как второй год за рулём эйфория от того, что ты уже всё понял, всё умеешь, и у тебя отключаются инстинкты самосохранения, осторожность и страх. И вдруг оказывается, что ты не всемогущ. И к тому же ещё эта чёртова весна. Её никто не отменял ни для деревьев, ни для цветов, ни для человеческих гормонов.
Лучи солнца предательски просачиваются сквозь окна нисходящей амфитеатром аудитории и в пространстве знаний и наук выхватывают конусами бурлящую жизнь. От танцующих пылинок невозможно оторваться куда до них законам Авогадро и прочей ерунде.
Девушка через проход от нас с Максом нервно трясёт на пальцах красивой голой ноги синюю балетку.
Помнишь, я тебе скидывал статью про язык тела? Вот когда вертят на ноге обувь это означает либо раздражение, либо это типа жест символического обнажения, то есть соблазнения. Ритмичные покачивания они тоже как бы имеют эротический подтекст, намекая на возвратнопоступательные ритмичные движения. Ну ты, короче, понял.
Да пошёл ты, Макс. Какие возвратнопоступательные движения? Я не то что не знаю как её зовут, я даже не знаю, из какой она группы. И уж ейто точно до звезды сдалось нас с тобой соблазнять.
Тссс!!! к нам осуждающе оборачиваются с переднего ряда.
Ну, значит, просто препод нудный, смиряется Макс.
Мда
А я уже не могу оторваться от нежной розовой пятки, которая то прячется в синей замшевой лодочке, то показывается из неё вновь. Тонкая щиколотка как будто дышит то напрягаясь, то расслабляясь. Глубокий вырез туфель дразнит, открывая маленькие ложбинки у основания пальцев.
Мне почемуто приходит в голову, что увидеть чьито пальцы ног это очень интимно, и это должно чтото значить. Девушка начинает снова болтать ногой. И вот туфелька соскальзывает. Я сжимаюсь как часовая пружина перед явлением кукушки. Ну пожалуйста, ещё чутьчуть
Слышь, у тебя запасная ручка есть? Моя кончилась. Макс дёргает меня за рукав и выводит из оцепенения громким шёпотом.
Да, да
Достав для Макса ручку, я не нахожу ничего лучше, чем столкнуть учебник со стола. Чтобы, поднимая его, иметь возможность чуть приблизиться к той ступне. Падение книги производит неимоверный шум. Лектор запинается, все оборачиваются на меня, и я вижу лицо девушки, чья щиколотка стали моим наваждением. И это совсем некстати, потому что теперь она знает о моём существовании, и теперь я уже не смогу оставаться невидимкой и безнаказанным наблюдателем. Мне приходится извиниться и спешно поднять книгу. Хорошо, что есть хоть чёлка ею можно закрыть лицо, так предательски залившееся румянцем. Ну, почти целиком закрыть.