Через десять минут Костя и Шлимович ехали на извозчике.
Глава XI
Шлимович привез Костю Бережкова в Среднюю Подьяческую. Они остановились у ворот облупившегося дома и вошли во двор. Двор был грязный, скользкий. Поднявшись по полутемной лестнице в третий этаж, позвонились в колокольчик. Дверь отворила растрепанная, но молодая черноглазая еврейка.
Пан Шлимович! воскликнула она и заговорила что-то на еврейском жаргоне.
Скажите Тугендбергу, что я с покупателем приехал, отвечал Шлимович по-русски и стал снимать с себя пальто, вешая его на вешалку.
То же сделал и Костя. В квартире пахло луком, чесноком и тем особенным специфическим запахом, которым отдает от грязных евреев. Вскоре в другой комнате послышался картавый мужской голос, говорящий тоже на еврейском жаргоне; дверь в прихожую распахнулась, и на пороге предстал гладко стриженный еврей с окладистой бородой, одетый в стоптанные туфли и старое порыжелое пальто, у которого не хватало несколько пуговиц.
Я, Тугендберг, к вам с покупателем начал Шлимович. Вот Константин Павлыч Бережков желает купить у вас музыкальных инструментов.
Прошу, господин, прошу. Позвольте рекомендоваться: Соломон Борисыч Тугендберг, купец, обратился он к Косте, расшаркиваясь, подал Косте и Шлимовичу руку и ввел их в большую комнату.
В комнате стояли два рояля, пианино, старое фортепиано, три контрабаса, на роялях лежали скрипки в чехлах и без чехлов, лежали трубы. Тут же на одном из роялей помещались два серебряных ведра-ледника для шампанского, на подоконниках и на столах стояло несколько бронзовых часов, несколько таких же канделябров хорошей, чеканной работы, а из угла выглядывало чучело громадного медведя на задних ногах и с подносом в передних.
Садитесь, пожалуйста, предложил еврей, указывая на диван. Папироску не хотите ли? предложил он, вынул из кармана пальто серебряный портсигар, открыл его и положил на стол, рядом со спичечницей.
Все сели, Тугендберг заговорил что-то на еврейском жаргоне, обращаясь к Шлимовичу, но тот отвечал ему по-немецки. Шлимович, хоть и знал жаргон, но как «цивилизованный» еврей, говорить на нем гнушался.
Ну вот, Константин Павлыч, выбирайте, что вам надо, сказал наконец Шлимович Косте. Тугендберг согласен вам продать инструменты в кредит. Вот рояли, вот пианино, вот скрипки и контрабасы.
Костя был как на иголках.
Почем этот рояль? кивнул он на ближайший инструмент.
О, у меня дешево, господин Бережков! отвечал Тугендберг, подскакивая к роялям и отворяя их. Вот этот четыреста, а тот семьсот рублей, а ежели возьмете оба, то можно и за тысячу рублей отдать.
Костя подошел к роялям и для порядка провел по их клавишам пальцем.
Это дорого, сказал он. Рояли подержанные.
Два месяц Какой-нибудь двух месяц от фабрикант, заговорил Тугендберг. Этово рояль только разговор один, что подержанный. Тон первово сорт. Господин Рубинштейн играть будет и тот скажет, что хорошево рояль.
Вы, Тугендберг, с Бережкова дорого не берите, сказал Шлимович.
Я дорого? Пфуй! Мине только хочется услужить для господин Бережков. За такова рояль у фабрикант нужно дать тысяча рублей, а я за два прошу тысяча рублей.
Пианину тоже возьму, проговорил Костя, подходя к пианино и открывая крышку.
Пианино триста пятьдесят. Берите уж и фортепьяны. Двести. Ну, даже вот как: я за все возьму один тысяча пятьсот.
Мне этого мало. Больше у вас роялев нет?
Теперь больше нет, господин Бережков. Вы возьмите скрипки и контрабас.
А почем контрабас?
За пара эти контрабас я могу взять триста.
О, это дорого. Очень дорого.
К два контрабас я дам вам еще хороший труба, махнул Тугендберг рукой. Очень хороший труба.
Костя подумал и робко произнес:
Нет, вы вот что Вы за все, что я выбрал и вместе контрабасами и с трубой, возьмите полторы тысячи.
Нельзя, господин Бережков, развел руками еврей.
Уступите, стоял на своем Костя. Адольф Васильич, скажите ему, чтобы уступил, обратился он к Шлимовичу.
Тот пожал плечами и пробормотал:
Я только комиссионер, только комиссионер Торгуйтесь сами.
Тугендберг подошел к Косте и тронул его по плечу.
Очень мне ваш лицо нравится. Такой хороший приятнова лицо Извольте, я вам уступлю сто рублей. За все тысяча семьсот И уж больше ни копейки произнес он. Ну хорошо, согласился Костя. Только этого мне мало. Я рассчитывал так, чтоб купить тысячи на две.