Баба Шура ей поддакивает:
Страсть!
Тотчас вспоминаю: она, бабушка, ведь разведенка Муж её между прочим, "ответственный работник" когда-то, уходя к другой, сказал ей: "Ни тебя, ни детей твоих не надо!" (Сама она рассказывала: "Вот какой паразит-от!")
В реальности, которой нет я говорю сёстрам впрочем, то же, что и маме
И слышу от них нечего и думать:
Не твое дело!
В действительности замеченной, наедине, отвечаю им вслух:
Вот! Это правда! В самом деле: это дело не моё. И никогда не будет моим.
Странно странно даже поговорить с сёстрами: хоть о чём-то Учительница, бухгалтер Но ведь они об этом никогда и не мечтали!..
Да-да! Тут когда-то был и тот случай с дорожками так меня настороживший.
Мама однажды мне ни с того, ни с сего! про ребёнка-племянника:
А ты его убей!
И несёт фантастическим, как из глубокого колодца, холодом Лучше бы, ей-богу, чужая душа была и в самом деле просто теми пусть, потёмками!..
И как пилюля никудышная валяется на языке готовое Катино: "Пси-хо-па-ты!"
Следователем я работал в моём, так сказать, родном районном городе, где жила и живёт Катя. И она раза два-три, за всё время, приходила ко мне, то есть в кабинет, как говорится, просто так Смотрела на меня, склонив-то чуть голову к плечу, странно как бы выражая: "И ты думаешь, что это всё?.." А один раз приходила с каким-то мужчиной, будто бы ему для консультации: то есть с очередным Эдиком чтобы его, как я понял, "загрузить" Маскарад. Однако: где ты, сестра?..
Потом, став писать, я уехал в "область" и с Катей почти не виделся, лишь случайно в деревне.
Заметил: когда приезжаю в деревню с Настей вообще не разговариваем.
Молча в доме я что-то трону: ну, самовар включу Настя мне:
Ты тут не командуй! Чего ты тут командуешь?
Сдержанно горюю нехотя придумываю приемлемое и молча, молча:
Да не собираюсь я никем командовать!.. Вот ещё! Кто вы такие, чтоб я командовал вами!
Сёстры сами между собою говорят только с глазу на глаз и, слышать случается, кратко: одна басит, другая тявкает
Уезжаю из дома а в ушах всё:
андуй!.. андуй!.. убей!.. убей!..
В замеченной действительности все собираются вместе лишь весной и осенью и лишь на огороде, и лишь для молчаливого труда Так что общим оказывается даже и не сказать: продукт труда увы, "продукт питания"
В реальности, которой нет и не было да и лучше, если её совсем не будет, я с сестрою, с Настей, веду такие, например, диалоги:
Паша, надо всё в доме делать.
Так и делай.
Кто? Я?!..
А почему я должен всё за тебя делать?
А кто же ещё?
Замуж выходи.
Мужики-то все непутёвые!
Конечно-конечно. Мужики все гады. И хуже всех я.
Вон как
Да. Мужики все плёвые. И поэтому ты делала Мишку пальцем.
Ах ты!..
Вот-вот!.. Мужики все сволочи. И поэтому ты родила именно мужика.
Угрюмая и несуразная эта реальность першит в моём горле чуждым мне гневом.
Мишка, подрастая, вёл себя как-то натурально, наглядно озабоченно: ни на что подолгу не смотрит, быстро переводит глаза с одного на другое На людях всегда опустив голову и косясь так по сторонам
И каждый случай с ним для меня, разумеется, разумеется, целая притча
На кухне с осени, как всегда, стояла огромная деревянная бочка (самодельная, папина) с квашеной капустой, сверху которой на деревянном круге кучка камней, как положено для гнёта.
А за бочкой, под столом, была, из года в год, бутыль стеклянная с домашним ягодно-яблочным вином аж трехведёрная.
И вот раз. Мишка бегал, как привык, по всему дому беспрепятственно, сумасбродно. Подбежал и к бочке. Схватил ладошками мокрый камень
И три ведра! Пахучие, кислые! Растеклись по кухне!..
Я я вытаращился, как заколдованный, уставился молча на домочадцев. И ожидал да! последствий
Мишка убежал куда-то, что ли, в спальню, затаился, притаился
Родители же но родители мои, моя мама и мой папа, ни слова не сказав, деловито взялись за тряпки и стали молча ползать по кухне, подтирать кислое, кислое, кислое
Я стоял в дверях над ними, опустив руки, опустив голову Я вдыхал большими откровенными ноздрями едкий молодой и грязный запах и едкий и чистый запах моей памяти: о цепкой, за мое предплечье, руке мамы о крепких, за мое ухо, двух пальцах папы
Настя, руки в бока, тоже, оказалось, стояла за моей спиной над ползающими родителями. И тоже молча.