Никита Александрович Трофимов - Золото в снарядном ящике стр 9.

Поднатужившись, мои комендоры всё-таки оторвали меня от палубы (оставив на ней здоровенные куски материала брюк и куртки) и устремились в тамбур надстройки, откуда рукой подать!  всего-то ничего по трапу вниз и вот она амбулатория! В теснотище тамбура замуля опять вставил свои три рубля: «Мерзавцы! Вы почему его вперёд ногами несёте? Он же ПОКА ещё не труп». Вот именно это ПОКА меня очень порадовало! Перепуганные бойцы (зам. у нас был злопамятный и кровь пил декалитрами, вместо спирта) бросились меня разворачивать в узком тамбуре и выпустили из рук прямо над пропастью люка над трапом в тамбур носовой аварийной партии. Пересчитав собственным, настрадавшимся за этот бесконечный вечер телом все балясины трапа, я рухнул вниз, на палубу перед дверью в амбулаторию. Дверь распахнулась от сильной руки доктора и впечаталась мне в голову, временно прекратив мои мучения. Занавес!

Очнулся я на операционном столе, меня в шесть рук (прямо «шестикрылый серафим на перепутье мне явился»[6], хихикнулось мне) растирали бойцы, надев на руки шерстяные перчатки. Надо мной склонилось участливое лицо доктора, он шпателем разжал мне стиснутые зубы и налил в образовавшуюся щель какую-то жидкость. «Илюша! Шила!»  прошептал я. Кабисов удивленно распахнул глаза: «Да я ж тебе только что стакан влил!» (для непосвящённых шило это спирт, он же ВКШ вкусное корабельное шило, ворошиловка ворованное корабельное шило, оно же мальвазия).

Бойцы уже без руководящих указаний партии отнесли меня в каюту, сняли остатки нижнего белья и уложили в койку, доктор дал мне кучу пилюль, которые я безропотно проглотил, помог моему соседу по каюте «румыну» (так у нас называют командиров БЧ-3 минно-торпедной боевой части) надеть на меня тёплые кальсоны и тельник, укрыл двумя одеялами и, задумчиво покачав головой, вышел из каюты. Когда я уже уходил в сонное забытье, вдруг почувствовал, как «румын» тихо-тихонечко накрыл меня своим овчинным полушубком.

Утром, в 5.30 дверь каюты затряслась под ударами мощных дланей старпома: «Рогатый!  так у нас зовут командиров БЧ-2 и всех его подчинённых,  кончай спать, иди проверяй подъём старшин!». И я пошёл

P.S. За бортом, как оказалось, я пробыл 16 минут.

Всё!

Золото в снарядном ящике

Глава 1

Североморск был залит ярким солнцем. Стояла та самая редкая-редкая погода, когда в прозрачнейшем воздухе парят ленивые чайки, сопки, как в зеркале, отражаются в Кольском заливе, нет дуновения даже малейшего ветерка, вода без единой морщинки застыла стеклянной гладью, и только иногда, от летящего прямо над поверхностью нырка, амальгама залива рассекается пунктиром дорожки, образуемой от взмахов неутомимых крыльев птицы. Пётр Первый в таком случае точно сказал бы: «Парадиз! Истинный парадиз!» А вот, приехавший в такую погоду в шестидесятых годах прошлого века, Никита Сергеевич Хрущёв сказал на собрании партактива Мурманской области и Северного флота следующую пошлятину: «Здравствуйте, вдвойне дорогие для нашей Родины североморцы и мурманчане!»  и всем северянам срезали двойной оклад до полуторного.

Но, что было, то было, а в сейчас по улицам столицы Северного флота фланировали в кремовых рубашках наглаженные корабельные офицеры была пора отпусков, или кобелиный сезон, когда отправившие своих жён и детей на Югá (именно так с большой буквы и с ударением на «а») мужики неприкаянно бродили по улицам Сафонова, Сгибнева, Душенова, Северной заставы, все места в ресторанах были заняты, а незамужние женщины становились мгновенно красивыми и временно лучше всех!

Ввиду того, что офицеры постарше по праву того, что они постарше, всеми правдами и неправдами старались уехать с Северов в отпуск именно летом, флот оставлялся на растерзание молодому лейтенантскому племени, на кораблях редко можно было увидеть кого-нибудь в звании выше капитан-лейтенанта, соединениями командовали, как правило, начальники штабов, задумчиво мечтавшие о том времени, когда они станут командирами бригад, дивизий и вот тогда-то они не будут так плохо поступать со своими заместителями и будут отпускать их в отпуск непременно летом в ущерб своему отдыху и своему семейству! Правда, все эти мысли разбивались вдребезги о гранит семейного очага когда вновь испечённый командир радостно появлялся в доме, обдавая супругу свежим ароматом только что обмытого назначения на командирскую должность, верная боевая подруга, радостно всхлипнув, изрекала: «Ну, наконец-то! Хоть чуть-чуть поживём как люди! В отпуск летом поедем! В Хосту! В «Аврору»! Ура!» И быстро-быстро забывались благие намерения отпускать начальника штаба в отпуск летом, а если совесть начинала недовольно шебуршиться и тыкать в сердце ощущением чего-то неправильного, мол, вспомни свои слова, вспомни, как сам мучился, то можно было найти оправдание: «Да я его обязательно отпущу летом в отпуск! Только потом, чуть попозже, может в конце августа, в сентябре! Ну, уж, на крайний случай обязательно в следующем году» И отмазка срабатывала, на сердце легчало, и всё катилось по накатанной