Я насторожился; запахло бедой.
Лика медленно расстегнула штормовку, рубаху, вытащила золотой нательный крестик на тонкой цепочке словно составленные вместе искорки, бережно сняла с шеи и высоко подняла над головой. Вытянулась струной, запрокинула голову и что-то затянула нараспев, вроде бы молитву, но какую-то необычную.
Рядом с девушкой стоял Ярослав, поминутно озираясь по сторонам, словно ожидал, что на него вот-вот кинутся из засады.
Мои гости, в свою очередь, почуяли неладное.
Неспешным шагом, небрежно помахивая прихваченным топориком, я двинулся к Васюшкиной избе. Ещё немного и я смогу разобрать, что там такое эта Лика творит. Обычному человеку нипочём не расслышать, но я-то не обычный. Почему и удостоился сегодняшнего визита.
И от услышанных Ликиных слов меня пробрало до самых печёнок. Очень давно не слыхал я подобного. Знает девка своё дело, и ещё много всякого иного, не зря неведомый мне отец-настоятель поставил главной, отправляя ко мне. Умный черноризец, мозги жиром не заплыли. Хотел бы я на него взглянуть Парень-то этот, Ярослав, ничто, пустышка, рюкзак таскать да палатку ставить, если ночь в лесу прихватит. А вот Лика
А изумлялся я потому, что слова Лики не имели ничего общего ни с «Отче наш», ни с «Богородицей», ни, как оказалось, вообще с какой-либо молитвой. Заклятье это оказалось, запечатлённое именем их сильномогучего Бога, Белого Христа, древнее заклятье, изгоняющее бесов. Так вот в чём оно, дело-то, значит, смекнули где-то умные головы, что не с хоругвями да святыми образами ко мне в гости ездить надобно, а присылать вот таких, как Лика. С древним знанием и верой должной, чтобы пустить его в ход.
Так что гости у меня оказались и впрямь знатные. «Экзорцисты» по-импортному, «бесов изгоняющие», по русскому строю. И притом из лучших Лике ведь не требовалось ни молебствований, ни крестных ходов, ни чудодейственных образов, ни даже святой воды. Ничего ей не требовалось, кроме лишь нательного креста и её веры. Действительно, великой веры. Такая и впрямь, наверное, горы способна сдвигать.
Что ж, всё ты правильно сделал, неведомый мне настоятель Свято-Преображенского монастыря в Новограде Великом. С любым другим Изгоняющим бы справился. Шутя, не шутя дело десятое, но справился бы. А вот с Ликой придётся драться насмерть. Так что прими мои поздравления, черноризец. Хорошо ты соображаешь, толково. Правильно меня оценил. Из пушки по воробьям, уверен, ты бы тоже стрелять не стал. Послал лучшую к лучшему.
Что-то уж больно много ты знаешь, отец-настоятель. Или знаешь, или догадываешься. И, думаю, на самом-то деле никакого отношения к упомянутой новогородской обители ты не имеешь, черноризец. В Свято-Даниловом монастыре ты, скорее всего, обретаешься. Или в Троице-Сергиевой лавре. В сердце Московской патриархии.
Только что ж за экзорцизм ты устроила возле Васюшкиной избы, Изгоняющая?
По-прежнему держа топор в руке, я шагал к Лике и её спутнику. Изгоняющая всё тянула и тянула на одной ноте свой жуткий заговор, ни на что не обращая внимания, а вот Ярослав заметил меня и качнулся навстречу. Не шагнул, не прыгнул, а очень плавно и мягко потёк, как двигаются только настоящие мастера боя без оружия.
Стойте! Нельзя сюда! Он вскинул руку, то ли стремясь задержать, то ли предупреждая. Я отшвырнул его в сторону одним ударом, как встарь, словно в лихом кулачном бою на льду Волхова, когда стенка на стенку сходились Славенский и Плотнический концы. Хоть и обучен ты, парень, всяким новомодным штукам, может, ты и способен одним пальцем бетонную стену пробить, а против настоящей силы тебе, видать, ещё стоять не приходилось.
Ярослав отлетел шагов на пять, распластался на земле, приподнял голову, хлюпнул кровью и вновь рухнул.
Напоследок я постарался отвести ему глаза мол, не дед деревенский меня с ног свалил, а я сам поскользнулся. Он поверит. Такие скорее уверуют в гололёд летом, чем в собственное поражение.
Не нужна мне пока его чёрная подсердечная ненависть.
Лика, однако, не обернулась продолжала своё тягучее песнопение; а там, в Васюшкиной избе, я знал катается сейчас по полу, корчась и тонко визжа от боли, мохнатый серенький клубок, и торчащие руки-ноги домового в аккуратных лапотках бессильно колотятся о доски. И мучается он сейчас не один. И в бане, и в овине, и на гумне всюду кричат, исходят одному мне слышным воплем те, кто мне помогал. И кому помогал я. Помогал и оберегал