Определяя вечно пребывающую агрессию в жизни людей, необходимо принять и то, что изначально, в те далёкие от истории времена, могла быть только общая жизненная данность в форме бессознательной силы и энергии инстинкта выживания, который актуализировался, главным образом, голодом и страхом. В потенции такой инстинкт неосознаваемо, стихийно, таил в себе будущую агрессию, не имеющую ещё своего наименования. Так вот эта безымянная сила, будучи частью инстинкта выживания, служила скорее не злу, а жизни, тому, чтобы человек мог выживать в опасных для него условиях. И что с вступлением человека в отношения, где достижительные цели могли превалировать над необходимыми для выживания, могла выделиться сила из общей данности уже для других целей и получить собственное имя по первому действию нападению, вступив, таким образом, на путь зла. Видимо, отсюда можно было бы начинать писать историографию агрессии. Но мы вернёмся в наши дни и зададимся вопросом: как агрессия и другие переменные представлены в раскладе Века агрессии? И продолжим рассматривать сам Век агрессии целостно, обрисовав его вначале как сущее. Уделим больше внимания бытийности агрессии, как образующей данный Век, и, соответственно, выясним устойчивые выраженности агрессии в контекстах разных чувств, мыслей и в её «родной» стихии (криминал и война).
Агрессия как инстинкт выживания роднит человека с животным миром, но человек выходит за пределы биологических потребностей, и мало помалу обретает свои социальные черты и характеристики, что не могло не сказаться на разветвлении и развитии самой агрессии. Выживание же сохраняется как принцип жизни, как то, что лежит в основании, и остаётся объективной функцией в отношении к которой незримо протягиваются связи не только потребностей, желаний и интересов, но и чувств с мыслями. Именно в таком раскладе утверждается имя «агрессия», в котором было схвачено всеобщее содержание смысла «иметь» и «быть». И именно так агрессия, являясь под собственным именем, и в большей мере тем, что есть по существу, развивается по жизни агрессией разрушений, всеяволий и захвата, чтобы господствовать, иметь и владеть.
Надо полагать, что так по существу складывалась линейная история агрессии, и также ныне вырисовывается её социальная историография, которая могла бы писаться историками под диктовку захватнических войн. И похоже, что эта история приблизилась к чему то очень важному и масштабному. Ибо по прошествии веков, насыщенных агрессивными деяниями, мы наблюдаем апофеоз агрессии в мире, когда над повседневной агрессией, которая может начаться с дискурса субъективности, агрессией частых военных вторжений и разрушений, нависает вызревающая агрессия планетарного масштаба, в которой разрушительность всего живого и среды обитания является определяющей. В Век агрессии мир становится заложником ядерных держав в их борьбе за лидерство.