Анечка что-то быстро писала в тетрадке, беззвучно шевеля губками.
Зарубин! Бестолочь! Хватит вертеться!
Четыре! выкрикнул я, уже давно сосчитав все яблоки, а теперь помогая другу Димке c задней парты.
Что, «четыре»? переспросила учительница, будто не понимая, o чем идет речь.
Четыре яблока осталось у Васи!
Аня! Сколько у тебя получилось?
Четыре, чуть слышно, словно голосом умирающей селедки, ответила Анечка.
Молодец, Аня, «отлично» ставлю тебе за урок.
А мне?! взбунтовался я.
А тебе, Зарубин, «ничего». C места нельзя кричать.
«Ну и х.. c вами», обиделся я про себя. Сделал, как у индейцев, непроницаемое лицо, гордо выпятив нижнюю губу.
Второй урок, к моему счастью, вела Ольга Павловна, молоденькая практикантка из пединститута. По списку в журнале спрашивала наизусть стихотворение Пушкина. Моя фамилия была вторая
Александр Сергеевич Пушкин, печальным голосом начал я декламировать стишок, «Уж небо осенью дышало,
Уж реже солнышко блистало»
Ольга Павловна листала учебный журнал, видимо, высматривая мои текущие оценки.
«Короче становился день,
Лесов таинственная сень
C печальным шумом обнажалась», c тоскливыми нотками закончил я чтение.
«Троечку», тебе поставлю, Алеша Зарубин, собираясь уже было c хитровато-подлым лицом вписать оценку в журнал.
Почему «три»?! возмутился я.
Потому что без выражения рассказывал
C выражением я, Ольга Павловна!
Может и c «выражением», но очень уж как-то заунывно
Какое стихотворение, такое и «выражение»! не сдавался я.
Ну, хорошо, Алексей! А какие ты знаешь стихи c «выражением»?!
Можно?! обрадовался я, можно прочитать?!
Ольга Павловна неопределенно кивнула, наверняка уже пожалев, что спросила, и, вообще, что вызвала меня к доске.
Я принял угрожающую позу, выставив вперед руки, и, сжав кулаки, Владимир Выс
Стихотворение, надеюсь, не про зайца?! вдруг перебила меня учительница.
Нет, не про зайца! Не матершинное! успокоил я и продолжил, Владимир Высоцкий! «Парус!»
Снова встал в «торжественной» позе, и, стараясь как можно громче, подражая хриплости и великолепному звучному: «ррр-р-р-р» Владимира Семеновича, что называется «зарычал»: «А у дельфина взрезано брюхо винтом.
Выстрела в спину не ожидает никто», «впечатывал» я каждое слово, «На батарее нету снарядов уже.
Надо быстрее на вираже»
Весь класс вместе c Ольгой Павловной неестественно притих. Анечка за первой партой округлила и без того большие из-под длинных ресниц красивые голубые глаза. Димка сидел c открытым ртом, медленно пуская слюну. А Ольга Павловна отчаянно сжалась в учительский мягкий стул.
«Парус!!! Порвали парус!!!» истошно, что было сил, закричал я.
Ольга Павловна аж подскочила от испуга. Приоткрылась дверь. Заглянул директор школы
«Каюсь, каюсь, каюсь», уже на два тона тише закончил я чтение.
Зарубин! В понедельник жду твоих родителей, сердито произнес директор, поверх надвинутых на узкий нос очков рассматривая класс. Что-то прошептал на ухо практикантке.
«Пятерочка» моя c треском сорвалась. Я поправил съехавший набок пиджак, молчком сел на место.
Ребята, продолжил директор, умер Генеральный секретарь Леонид Ильич Брежнев. Завтра учебных занятий не будет. То есть в школу ходить не надо.
Ой! Как хорошо! захлопала в ладоши Анечка.
Аня! Как тебе не стыдно! даже немного испугалась Ольга Павловна.
Пробренчал звонок c урока. И я, напялив пальто c шапкой, побрел домой.
Школа от дома была недалеко. В частном секторе. Три остановки если ехать на трамвае. Потом немножко подняться в гору, пройти переулок, где в одном из дворов постоянно кидалась на забор огромная рыжая овчарка, затем еще чуть-чуть вверх, мимо почты, и вот мой дом. Деревянный, обложенный кирпичом, c железной оцинкованной крышей.
Отец был дома. Сидел в кухне за столом, спиной к двери. Пока я раздевался, по радио под грустную музыку вещали o смерти советского «вождя»: «идут рабочие, служащие, колхозники Подмосковья студенты и учащиеся нескончаем людской поток в Колонный зал Дома Союзов»
Папаня был выпившим. На столе стояла бутылка водки, вчерашнее нарезанное сало и неочищенная луковица
А, Лешка, чего так рано?
Отпустили, до понедельника.