Вы расходитесь, чтобы начать сначала. Она учится переспрашивать, ты объяснять снова и снова. Внезапно ты открываешь для себя важность прикосновений: подушечками пальцев, тихим голосом, взглядом это жизненно необходимо ей. Ваши встречи похожи на пресловутую вершину айсберга, которая всё же тает. Невысказанное основание разъедает морские глубины.
Она боится тебя. Боится того, кто давно стал самым близким. Боится и не может уйти. Она демонстративно чередует девушек и парней в попытке вызвать ревность, курит и уходит в запои. Ты наблюдаешь за происходящим с каменным лицом, а по вечерам дома не находишь себе места. Вы молчите об одном и том же.
Зато окружающие не молчат. Их мерзкая привычка спрашивать одного о делах или местонахождении другого не даёт вам вздохнуть. Уж они-то не умеют считывать искры во взгляде. Устроить бы скандал и разворотить тут всё.
Время не лечит, зато примиряет с реальностью, пусть и насильно. Оказывается, у вас много общего: шумные соседи, борьба за внимание и принятие, бессонные творческие ночи. Ты молчишь об обмороках и любимой скрипке; она молчит о том, что учится играть на гитаре ради тебя и думает о вас чаще положенного (кто куда что положил, спрашивается).
Вы учитесь шутить и говорить, но чаще молчите. Молчите словами и говорите полукасаниями.
Василий Орловски: Коктейль «Психосексуальная травма»
Вот уже несколько недель Иоанна не покидало чувство, что жизнь его рассыпается на части, проходит сквозь пальцы, как песок, и ускользает. Виной тому была болезнь? Беременность жены или затянувшийся творческий кризис? Иоанн не знал этого. Он знал только, что не в силах ни на что повлиять, ничего изменить. Доктор Нигадюк назвал это обычным сплином, но Иоанн знал, что доктору свойственно немерено или нет недооценивать состояние пациентов. Шизофрению Винсент приравнивал к простуде, депрессию к насморку, ПТСР к аллергии на пыльцу и так далее. Словом, временами доктор был абсолютно бесполезен.
Иоанн опрокинул в себя ещё один стакан и, как следует размахнувшись, с силой ударил ладонью по барной стойке. Упругое розовое тело с грохотом впечаталось в жёсткую поверхность, и ладонь Иоанна лизнула тянучая боль. Она отрезвляла, помогала собраться с мыслями, сконцентрироваться на реальности.
Налить вам ещё? обеспокоенно спросил бармен, и Иоанн безразлично кивнул, хотя и не собирался больше пить.
Он сходил с ума, это было ясно. Но что послужило поводом для обострения болезни? Жена? Переезд? Стресс, накопившийся за год?
Бармен поставил перед Иоанном стакан, наполненный почти до середины.
Что-то ещё?
Иоанн покачал головой. Нет, ему ничего больше было не нужно. Ему был нужен только покой, нужно было убежать от реальности, раствориться, исчезнуть, растаять
Иоанн выпил.
Рядом с ним на высокий жёсткий стул опустилась бледная голова, покрытая чёрными кудрями.
Вам бы пора остановиться, заметила голова дружелюбно, но было что-то горькое и одновременно лживое в этом дружелюбии. Вы даже сидя пошатываетесь.
Иоанн раздражённо отмахнулся и сделал бармену знак, чтобы налил ещё.
Вы ничего не понимаете, пробормотал Иоанн. Это лекарство.
От чего? прошипели чёрные кудри.
От реальности.
И вам помогает?
Иоанн неоднозначно повёл плечами, сам не зная, как ответить незнакомцу. Хотелось уверенно воскликнуть «да!», вот только это была бы неправда.
Вам стоит быть осторожным. Я помню, как ваш сосед напился и укокошил собственную жену. Тогда ещё невесту, вообще-то Но очень плакал, и труп потом выкопал. У них теперь трое детей. Впрочем, останется два. Она первенца себе возьмёт. Мёртвое к мёртвому.
Иоанн поражённо уставился на незнакомца. Тот был весь какой-то белый и тонкий, но сам одет во всё чёрное и с змеящимися чёрными же кудрями. В глазах у него подрагивали маленькие льдинки, узкий нос крючковатой спицей загибался к розовым влажным губам.
Я вас не понимаю, пробормотал Иоанн.
Я вам больше скажу, вы про наш разговор или совсем забудете, когда проспитесь, или запомните неправильно и все мои слова переврёте. Так всегда бывает.
А о ком вы говорили? Про соседа.
Про вашего соседа и говорил. Вы знаете, когда один раз убьёшь, пусть и случайно, потом трудно остановиться. Зло оно, знаете, затягивает. Даже не зло, а чувство вседозволенности, безнаказанности. Пьянящая власть над тем, кто слабее. От этого непросто отказаться. Как с наркотиками: живёшь от рецидива до рецидива. Срывы разные, конечно, бывают, не обязательно в точности, как первый. Но всё равно неприятно. Мёртвым-то плевать, а живые мучаются.