Когда я собралась уходить, он опять заныл:
Ничего бы у меня не вышло, так или иначе. Полковник Ингрэм и судья Колдуэлл добрые друзья. Конечно, этим еще не все сказано: если бы мне удалось на перекрестном допросе вытянуть из свидетелей благоприятные показания, не дружба их решила бы дело. Но судья Колдуэлл не пожалел сил, чтобы не допустить таких показаний. Да и неудивительно. Судья Колдуэлл и полковник Ингрэм члены одной ложи и одного клуба, да и живут рядом. Мне было бы не по карману поселиться с ними по соседству. И жены их бывают друг у друга. Постоянно званые вечера, вист и все такое то у одной, то у другой.
Так Джексон все-таки был прав? спросила я уже с порога.
Еще бы! Сначала я даже верил, что можно выиграть это дело, но жене не говорил из осторожности, знаете, чтобы зря не волновать ее. Очень уж ей, бедняжке, хотелось на дачу.
Почему вы не сказали суду, что Джексон старался спасти машину? спросила я Питера Донелли, одного из мастеров, дававших показания на суде.
Он долго думал, прежде чем ответить, потом боязливо огляделся и сказал:
Потому что у меня славная жена и трое ребятишек таких ребят поискать надо, вот почему!
Я вас не понимаю, сказала я.
Проще говоря, мне бы не поздоровилось
Вы хотите сказать
Но он прервал меня с ожесточением:
Я хочу сказать то, что сказал. Я не первый год работаю на фабрике. Вот таким мальчишкой стал за машину и достиг кое-чего. Нелегко мне это далось. Сейчас я мастер, заметьте, и если буду тонуть, ни одна душа на фабрике не окажет мне помощи. Когда-то и я был членом союза, но во время последних двух забастовок соблюдал интересы компании. Меня и ославили штрейкбрехером. И теперь ни один рабочий не согласился бы со мной выпить, если бы я ему предложил. Видите, как меня разукрасили? Это неведомо откуда на голову мне сыплются кирпичи. Нет мальчишки у прядильной машины, который не бранил бы меня последними словами, стоит мне отвернуться. Один друг у меня на свете компания. Тут не то что мой долг, тут и хлеб мой, и жизнь моих детей Вот почему я и шагу не сделаю против компании.
Ну а Джексон? Правильно, что его лишили компенсации?
Нет, неправильно. Он работал добросовестно. И человек он смирный, мы за ним ничего плохого не знаем.
Значит, вы не сказали на суде правду, как присягали?
Он покачал головой.
Правду, всю правду и одну только правду? торжественно произнесла я.
Что-то исступленное мелькнуло в его взгляде. Он поднял глаза не на меня, на небо.
Пусть мою душу и тело терзает вечный огонь я все вытерплю ради моих детей! сказал он.
Управляющий Генри Даллес, господинчик с лисьей физиономией, смерил меня наглым взглядом и наотрез отказался отвечать. Я так и не добилась от него ни одного слова в объяснение его поведения на суде. Больше посчастливилось мне с другим мастером, Джеймсом Смитом. На первый взгляд его угрюмое лицо не сулило ничего хорошего. Вскоре выяснилось, что и он не волен в своих словах и поступках, но по развитию этот человек показался мне выше простого рабочего. Так же, как и Питер Донелли, он подтвердил, что Джексону полагалась компенсация. Он даже сказал, что недобросовестно и жестоко было выбросить на улицу беспомощного калеку, пострадавшего на производстве, и добавил, что случай с Джексоном не единственный: компания на все пойдет, чтобы не дать рабочему компенсации за увечье.
Это стоило бы акционерам не одну сотню тысяч в год, сказал он.
Я вспомнила дивиденды, выплаченные нам последний раз: свое нарядное платье, книги, купленные для отца; вспомнила слова Эрнеста о том, что платье у меня залито кровью рабочих, и внутренне поежилась.
В своих показаниях вы умолчали о том, что Джексон пострадал, желая спасти машину от поломки, сказала я.
Да, умолчал. Смит сурово стиснул губы. Я сказал, что Джексон поплатился за собственную небрежность и что компания тут ни при чем.
Он действительно проявил небрежность?
Называйте как хотите. Человек не в силах выдержать такую работу. У него сдают нервы.
Я невольно заинтересовалась Смитом. Он и в самом деле не был похож на простого рабочего.
Вы, по-видимому, образованнее многих рабочих, сказала я.
Я получил среднее образование, ответил Смит. Пока учился, работал дворником. Собирался и в университет. Но после смерти отца пришлось все бросить и пойти работать. Моей мечтой было стать натуралистом, смущенно прибавил он, словно признаваясь в непозволительной слабости. Я очень люблю животных. А вот пришлось поступить на фабрику. Потом стал мастером, женился, пошли дети, то да се словом, я уже себе не хозяин.