Так нельзя, голос из зала прозвучал не очень смело, и в первый момент было не очень понятно, кому именно принадлежали слова.
Кто-то еще хочет за ними? ректор, по всему, получил карт-бланш на увольнение неугодных и сейчас имел шанс почистить ряды.
Каждый человек имеет право выражать свое мнение, и увольнять за это в демократической стране непозволительно, Хомутовский, профессор, милейший, добрейший человек, автор множества работ, встал. Если единственный путь уважать себя это сейчас уйти, значит, я тоже на выход.
Он стоял, улыбаясь: маленький, часто незаметный, скромный и невероятно талантливый. Гурвиц смотрел на коллегу, словно увидел его впервые. Он точно знал, что у Аркадия Яковлевича жена давно не работает по состоянию здоровья, знал, что самому Хомутовскому до пенсии два года, знал, что ему самому в разы легче, и именно потому стало еще стыднее. Он знал слишком много, потому что знакомы они были, наверное, вечность. И ходили друг к другу в гости, и засиживались до полуночи на кафедре, и, наверное, они были друзьями, если в этом мире у него вообще были друзья. И еще он знал, что Хомутовский талантливее его, умнее, и всегда немножко ему завидовал. Они не были конкурентами, хотя и работали бок о бок лет двадцать.
Аркадий Яковлевич, ректор кашлянул, давайте потом обсудим.
А что скрывать? Вопрос несложный. Проблема не в том, кто и что думает. Проблема в том, как много тех, кто не боится. Вы, Петр Тимофеевич, ведь отлично знаете общее настроение и знаете, что говорят по углам. Я всего лишь выразил общее мнение, Хомутовский развел руками, словно подчеркивая абсурдность этого диалога.
Балагана здесь не будет. Или уходите, или садитесь и не, ректор хотел что-то сказать, но видимо слова были не для такой большой аудитории, а потому промолчал, оборвавшись на полуслове.
Как детям в глаза смотреть будем? Хомутовский вдруг взглянул жестко, и стало понятно, что это не блажь неисправимого романтика. Вы понимаете, что сейчас решается судьба страны? Вы понимаете, что тот выбор, который мы делаем это наше будущее?
Надеетесь, что свалите меня? ректор бросил зло, словно ожидая вопрос. Не дождетесь.
Не мы свалим, так сами себя сожрете, Хомутовский направился к двери. Я уволен? Он вдруг остановился.
Удивительная догадливость, ректор уже не смотрел в сторону преподавателя.
Тогда и я, пожалуй, пойду, Гурвицу показалось, что это не его голос, и не он сейчас встал с места, направляясь за старым другом.
Они шли к выходу в полной тишине, и звук шагов казался слишком громким. Не оборачиваясь, затаив дыхание и не веря в происходящее, Гурвиц чувствовал плечо товарища, и казалось, что это всего лишь студенческий капустник, который вот-вот завершится громом смеха. Но громким выстрелом захлопнулась дверь за их спинами, и только на коридоре они взглянули друг на друга недоуменно и, словно только сегодня узнали, кто же они есть.
Ты как? Хомутовский, казалось, держался на остатках адреналина.
А ты?
Я жену похоронил, дочка замуж за немца вышла, уехала. Мне уже все равно. Ты чего?
А я думал, ты что-то знаешь и боялся, что без меня в новом мире будет скучно, Гурвиц вдруг понял, что все решилось само по себе. Да не знаю, чего встал. Сам в шоке.
Они прошли на кафедру. Осталось собрать вещи.
Эх, Миша, вот и прошла жизнь. Что делать сейчас? Хомутовский обернулся.
Я вообще-то думал, что у тебя план есть? Гурвиц не переставал удивляться. Ты никогда не был человеком, который сначала делает, потом разбирается.
Все бывает впервые.
Когда похороны были? вдруг в голову пришла мысль, что о смерти Зои он ничего и не знал.
Три дня как.
Я на больничном был, Гурвиц понимал всю глупость оправданий, но не удержался. Чего не позвонил?
Не знаю. Не до того было. Да и какая разница.
Понятно. Пошли? Гурвиц осмотрелся.
Они собрали нехитрые вещи, которые оставлять не имело смысла. Собственно, сам набор личных вещей состоял из чашки, пачки чая и пары книг, которые было жалко выбросить.
Нас по статье или заявление писать придется еще? Хомутовский оглянулся, и задумчиво замер у окна.
Не знаю. Потом скажет кто-нибудь. Давай быстрее свалим. Сам понимаешь, наш козел решений не меняет, и прощения просить не придется, хотелось сбежать, пока не вернутся остальные, и они вышли на коридор.