Девушка вроде соглашалась, хотя Луке и казалось, что она над ним смеется в душе, но, когда он укрылся в своем кабинете, через минуту за ним следом вбежала Деканова секретарша, едва не в слезах (хотя, пожалуй, и не без некоторого трудноуловимого рассчитанного женского торжества), с грязными руками и с целой охапкой самолетиков под мышкой, и крикнула с порога, что, если Лука нагло вздумал ее домогаться, так пусть лучше прямо скажет об этом, а не сочиняет свои бессовестные отговорки, и решительно швырнула все самолетики на пол в кабинете. Лука, подумавши (и растерявшись тоже, разумеется, как всегда), говорил девушке, что она, пожалуй, может и не заниматься архивом, ничего в этом не будет страшного. И в этом-то и будет, думал про себя Лука, тот самый плюрализм, которого мне советовал придерживаться покойный Декан.
А вечером, когда у Луки уже от усталости слипались веки, к нему на прием неожиданно прорвался тощенький человечек, которого Лука почему-то поначалу принял за своего соседа-моряка, хотя это точно был не сосед и даже нисколько не был похож на соседа. Причем, оказалось, что того тощенького человечка хорошо знала Деканова секретарша, и долго не хотела пускать его к Луке, с самого утра, но тому как-то удалось обмануть девушку и хитростью проникнуть в Деканов кабинет. Лука спрашивал человечка, чего он хочет, но тот не отвечал Луке, и все воровато шнырял глазами по стенам, а когда Лука на минуту отвернулся, то даже стащил небольшой Деканов портретик со стены. Потом человечек говорил, что хочет, чтобы Лука разрешил ему открыть массажный салон в Академии и что присмотрел для массажного салона пустующее помещение возле физического кабинета, обещал, что на свои средства оборудует помещение и что Академии от того не будет никаких затрат, и что сам Лука будет регулярно получать взятку из доходов салона.
Лука, в общем-то, готов был из плюрализма согласиться на предложение тощенького человечка, хотя, казалось бы, выходило не по профилю, и тот уже видел нерешительность Луки и очевидное его скорое согласие, особенно заметное по причине неискоренимой толерантности во взоре молодого человека, но вместо благодарности почему-то лишь больше распоясался.
- А хотите, я и вам теперь сделаю массаж? - говорил человечек. Увидите тогда, как у вас сразу перестанут слипаться веки. О, я двадцать лет занимаюсь массажем, и где-то вам еще доведется увидеть массажиста лучше, чем я?!
Лука не хотел никакого массажа, но никак не мог в том убедить человечка. - О, массаж, массаж! - говорил посетитель. - Обязательно массаж! Я только, если позволите, приглашу своего ассистента.
- Григорий, заходи! - крикнул человечек, поворотившись к двери. - Декан согласился.
- Ну вот тебе, пожалуйста, - подумал Лука. - И меня уже теперь все Деканом называют. Честное слово, должности изменяют отношение к человеку, или возвышают его или унижают; во всяком случае, настолько, что он становится в центре некоторого неосознаваемого вращения идей и мнений, настолько, что он становится источником новых соприкосновений, новых взаимосвязей и закономерностей...
Худые люди не вызывают доверия, а Лука думал, что никого не может быть на свете более худого, чем его посетитель, но когда дверь поспешно отворилась и в кабинет забежал тот, кого называли Григорием, так того в первую минуту можно было и вовсе не заметить из-за его худобы. Григорий был совсем плюгавый человечек, даже лет на двадцать старше своего тоже немолодого товарища, маленький и совершенно лысый, все его свойства открывались в Григории как будто поочередно, и каждое новое из них замечалось Лукой только по истечении некоторого времени. Он весь из себе исчадье любезности, с приветливой улыбкой и с протянутой для пожатия рукой ринулся к Луке, быстро и велеречиво приговаривая: "О, массаж, массаж, ничего нет полезней для здоровья, чем хороший массаж.