Хранитель кладбища не должен допускать подобный сброд. Все гули, упыри и носферату не одобрят вторжения гулящих мерзавцев, но что-то я не вижу, чтобы кто-то ещё поднялся из могил и своих нор. Лежат и терпят, как можно выносить этот содрогающийся гогот, гул дикой бездны, где кроме хаотического мельтешения не осталось уже ничего.
Нахальные твари, блуждающие там, где живым не место в это время. На этой прохладной земле я всем своим существом ощущаю мерзостное тепло их живой кожи, раздражающий звук клокочущего сердца и это журчание тёплой крови по всему телу каждой такой хамской особи, посмевшей наплевать на первобытные страхи далёких предков, и имеющие наглость вломиться сюда!
Моё ночное светило с любопытством воззрилось из-за туч, прохладным ликом освещая группу странников. О, моё зеркало, моя Луна, сколь прекрасное творение, зачем ты даришь свой свет тем, кто этого не достоин? Погрузи их во тьму, выдави им глаза, растопчи их могуществом матери-ночи! Нанна! Селена! Неферхотеп! Хранители Лунного Сияния! Взываю к вам!
О, Никс! Прекрасная богиня, взираешь ли ты на нас из недр Тартара? Взирает ли с тобой твой брат и муж Эреб, принёсший нам глубинный мрак? Сокройте этих невежественных вандалов и бездельников в своих плотных когтистых лапах и разорвите их на части, пусть Орф и Цербер ими полакомятся.
За что вы подпускаете таких на наши земли? О, Ах Пуч, Нергал, Танат, Анубис?! Молюсь вам, взываю к вам, уповаю на вас! Кали, Хель, Гадес, Эмма, Морана! За что мы вынуждены терпеть эти сквернословия и эту дикость, нарушающую наш покой? Я требую изгнания! Пусть ощутят они вашу ярость! Направьте меня своей дланью, и я стану оружием, карающим их.
У меня нет какой-то ненависти ко всем людям и тем более ко всем живым. Среди них есть достойные и великие. А то, что сейчас бродит по кладбищу, нарушая все мыслимые запреты и границы, это попросту отбросы общества. Диковинная свора скоморохов, лишённых интеллекта и манер, всякого уважения к усопшим, без страха к запретным территориям, как моё заброшенное и труднодоступное для таких вторженцев кладбище.
Однако они всё равно пришли. Вторглись по-хамски, с таким гоготом, с такой вульгарностью и наглостью, которые я попросту не собираюсь терпеть. Им надо напомнить, отчего их род издревле обходил стороной такие места. Шурша конечностями по влажной от ночной хладной росы траве, я двигаюсь ползком меж каменистых плит загробных. Я чую зов проголодавшейся утробы. И стелется густой туман, придя с холмов
Всё как в великих стихах прекрасного поэта. Кто смеет нарушать природную ночную тишину? Зачем приходят они и разрывают гладь нашего мира своими воплями, этим звоном бутылок, причмокиваниями, треском и шелестом одежды. То прячут бесполезные тела под лоскутами ткани, то обнажают в лунном свете средь могил.
Мне нет покоя, так пусть не будет и им тоже. Бродя средь плит, я наблюдаю, обхожу кругами, выцеливаю расплывчатые улыбками уродливые людские лица. Эти смешные маски из кожи. Такие разные и такие похожие. Мне никогда не понять их, как им не понять величия обитателей сумрака. Ведь нет им дела ни до блуждающей нежити, до демонов и духов, как нет в их пустых головах мыслей о великих богах, младых и старых.
Проклятье и беда их не в том, что они глупы и лишены познаний, а в том, что к этим откровениям они даже не тянутся! Взгляните! Взгляните на их руки, сжимающие эти плоские штуковины, порождающие искусственный свет. Их бог это техника, средства общения, бесконечная вереница искусственных символов
Но этот свет их не спасёт. Решительные, отважные, они думают, что могут без спроса и без страха являться сюда! Идёмте же, я сделаю из вас кормёжку для своих! Превращу ваше стадо в себе подобных, и, быть может, вы тоже станете одним из нас, примкнув к милости великого кладбища под чутким присмотром матери-ночи.
Уже готов к искусному прыжку Однако более прыткая тень меня опередила. К компании смеющихся подростков метнулось нечто в капюшоне и плаще. Из темноты, из мрака, что меж каменистых плит, некто стремглав достиг своей коварной цели.
Не я один следил за этими незваными гостями, здесь был кто-то ещё, но я не чувствовал его. Его запах, похоже, смешался с этой шпаной, ведь сейчас я осознал, что он один из них. Такой же мешок тёплой живой плоти с костям внутри.
Он наносил им крепкие удары своим большим массивным лезвием, умерщвляя одного за другим. Пластика его движений и ловкость быстрых прыжков могла бы сравниться даже с лучшими из моих собратьев. Я видел, как хлестала человеческая кровь в лунном свете. Кровь девственниц и кровь распутниц, вся одинаково красная, с рубиновыми переливами, густая и тёмная, в таком невероятном количестве, в каком я этого не видел здесь с допотопных ритуалов далёких предков человека.