«Если б жизнь была длиннее»
Если б жизнь была длиннее
Лет, наверное, на двести,
Мы бы сделались умнее
И всё время были вместе.
Если б жизнь была короче,
Лет, наверное, на сорок,
Мы б с тобою дни и ночи,
Одолев хандру и морок,
Мотыльками над водою
В быстром танце шелестели
Жизнь была бы не такою,
Какова на самом деле.
«Из бетона и железа»
Из бетона и железа
Сделаны дома.
Из бушующего леса
Книжные тома.
Из эфирного раствора
Сделаны духи.
Из ахматовского сора
Звёзды и стихи.
«Под Бродского пишет любой дурак»
Под Бродского пишет любой дурак,
Под Рыжего каждый второй.
И если ты пишешь слегка не так,
То выглядишь, как герой.
Но в Липки тебя пригласят лишь раз,
И то по одной из квот.
Стипендий и премий никто не даст,
В журнал никто не возьмёт.
Ты будешь бессмысленно прозябать
И думать с зашитым ртом,
Что всем твоим винам, такая мать,
Настанет черёд потом,
Что всем драгоценным твоим стихам
Назначен тернистый путь,
А новый редактор всего лишь хам,
Заменят когда-нибудь.
«Иногда, в разговоре с самим собой»
Иногда, в разговоре с самим собой,
Я стою на твоей стороне,
А потом засыпаю и сплю с другой
И не вижу тебя во сне.
Ухожу на работу часу в восьмом,
Возвращаюсь часам к шести,
И тебя не встречаю ни в том, ни в том
Ежедневном своём пути.
Забываешься полностью, навсегда,
Но случается странный сбой
И над сонным кварталом стоит звезда,
Наблюдавшая за тобой.
И опять начинается невзначай
Этот внутренний разговор,
За которым мы распиваем чай,
Остывающий до сих пор.
«Есть люди, которые любят закат»
Есть люди, которые любят закат,
И кроткие люди рассвета.
Есть те, кто заслужен и даже богат,
И те, кто вздыхает про это.
Есть ты, Капитан Очевидность, и я
Тебе говорю без утайки,
Что жизнь заостряет прямые края,
Срывает заклёпки и гайки,
И наша «Титанушка» будет на дне,
Коснётся игристого грунта
И ты нарисуешь её на окне,
На фоне народного бунта.
«Однажды забудешь, как делать стихи»
Однажды забудешь, как делать стихи,
И вступишь на прежнюю землю,
И новые люди, ускорив шаги,
Затащат в ночную харчевню.
И будешь грустить, одинокий как бог,
На стол опираясь локтями,
О строчке, какая давала восторг,
И пахли слова желудями.
«Натолкнулся на мысль а она не моя»
Натолкнулся на мысль а она не моя,
То ли мысль, то ли женщина, то ли
То ли эта страна,
Где лежат якоря
Почему-то не в море, а в поле;
И играется ветер,
И песню поёт
Утомлённый водитель «Газели»
Про надежду, которая всех нас спасёт.
Чудо-песня, на самом-то деле.
«Меня не волнует чужая война»
Меня не волнует чужая война.
Меня не волнует победа.
Я просто хочу, чтобы чаша полна
Осталась хотя б до обеда.
Мне нужно, чтоб дерево просто росло
И строился дом без простоя,
И пусть захлебнётся от ярости зло,
Увидев лицо молодое!
«Задумался я о своём бытии»
Задумался я о своём бытии
И тотчас, уже без улыбки,
Припомнились мне пораженья мои,
Провалы мои и ошибки.
Хотелось прибавить к ним пару побед,
Каких-нибудь ярких свершений,
Но вдруг показалось, что их ещё нет,
И нет ни дорог, ни решений.
Как будто бы всё, что задумано, зря,
Как пыль, как досадная жалость.
И я пожалел в ту минуту себя,
А что мне ещё оставалось?
«Чтоб сделать шедевр»
Чтоб сделать шедевр,
Нужно пару минут.
Подходишь к оконцу
Тебе выдают.
Заметишь, что порвана
Кромка фольги,
Но твой Выдающий
Ускорил шаги,
Закрыто оконце,
Кругом тишина,
И критика здесь
Никому не слышна.
Стоишь в одиночестве,
Только в руках
Сверкает шедевр,
Оставаясь в веках.
«Бояться шороха»
Бояться шороха,
Волны,
Идущей из земли,
Бояться чёрной тишины
И выкрика вдали.
Бояться горной высоты,
Пригляда за углом.
Бояться,
Если любишь ты,
И никого потом