В сборнике «Колыбель» много стихов о любви. Как правило, это стихи о том что поделать? как иногда любовь не складывается. В очень личных, порой горестных стихах в нелегкие минуты расставания с любовью поэтесса не направляет слова свои в русло упрёков, мелочности или эгоистичной позы. Чувства её лирической героини высоки и благородны. И хотя тяжело оглянуться назад «там лучшее, бывшее с нами» в момент разлуки она остаётся верна этому лучшему:
Мы дали друг другу свободу,
Мы большего дать не могли.
И пусть мир не утрачивает жажды жизни, пусть по-прежнему поэтессу «тревожит красота, явленье света и рожденье слова». Если Татьяна Батурина будет верна этому направлению творчества, более зримо соотнося опыт чувств с опытом жизни общества, с его гражданской, прежде всего, практикой, то её и в дальнейшем будут всегда ждать удача и внимание читателя.
Владимир Мавродиев,поэт(«Вечерний Волгоград», апрель 1982)Чудо преображения
К рукописи Т. Батуриной я обращаюсь вторично. Это не случай, а волеизъявление. В сумбуре прошлого, в «заменимости» многих стихов невозможно было не расслышать чудо таланта, судьбы и темы, как бы стыдливо упрятанных в оболочку вполне традиционного стиха. Но незаёмной была интонация ямба, не считанными со страниц чужих сборников боль и счастье жить и писать стихи. Повторяю, создалось впечатление, будто поэт стесняется развернуться во весь рост или, что греха таить, не доверяет слуху рецензентов на новое в привычном. По её так и выходит:
Стесняемся высокого в себе,
Как будто бы стесняемся дурного.
Выгодность (в самом хорошем смысле) новой рукописи книги «Полдень» в том, что Батурина проявила отвагу остаться самой собой во всём, чем и совершила чудо преображения, сумела обернуть зрение читателя к своей сути:
Помилуйте: не роза хороша,
А наше удивительное зренье.
Книга «Полдень» получилась очень женской и очень зрелой:
Ведь убывает время, не душа!
Вон, позади, лежит ровней равнины
Книга о любви, являющейся не обстоятельством жизни, а природой, истоком и смыслом женского начала:
Как долго плен таинственный мой длится,
Начавшись до любви, в довремена!
Единство женщины с природой не внешнее, не наблюдательное и созерцательное, а органическое, не любование, чего вообще чужды многие женщины. Природа соучастница, соискательница женщины:
Вижу: стыдное и неизжитое
Забирает природа в себя.
«Природа» и «мать» для Батуриной синонимы глубинные, тайные:
Душе моей робко и колко босой,
И вся-то защита ей матерь.
Читая прекрасное стихотворение «Мята», я поразилась мысли, что надежда на природу в женщине не вытесняется завистью к способности первой омолаживаться, тогда как старость, старение и составляют вечный и единственный женский страх, без приобретения возрастной мудрости способный ввергнуть женщину в безумие. Мята образ природы врачующей, сострадающей физически, опять-таки соучаствующей. Но обращается поэт не к мужчине, а снова к природе:
Живу, как все, и вольно, и грешно,
Всю жизнь для жизни набираясь храбрости,
А что на дне души немудрено:
«Не отвергай меня во старости!»
В женской поэзии, видимо, в силу высказанных причин вряд ли возможно провести градацию: «городская», «деревенская». Грузинка Лия Стуруа на первый взгляд чистая горожанка, её часто причисляют к эстетам, а там такое родство с листвою, деревней, землёю, дорóгой, как определяет меру или безмерность этого родства горожанка Батурина, что невольно пришло на ум именно это грузинское имя, казалось бы, в корне отличающееся поэтикой и лексикой от насыщенного, «самовитого» слога волгоградской поэтессы.
«Самостоятельная» так называется одно из стихотворений. Так определяется лейтмотив стихов о любви. Это не отчуждение «эмансипированной» гордячки, а вековечная и недоказуемая страсть доказать мужчине свою особость:
Любимый, у меня не отнимай меня
Поэтому «люблю как болею». Поэтому любовь перерастает в восприятие вечности, выражается через причастность к ней:
Не прощаются грешные люди,
А любовью братаются вечной.
Женственность стихов Батуриной заключается в гуманизме пресловутой женской «слабости»: