Я лежал, погрузившись в мысли, и тут ктото сбежал по лестнице. Наверное, отец. Снизу послышались голоса. Говорил отец вероятно, по телефону. Дверь родительской спальни открылась, вышла мама. Я тихонько приоткрыл свою дверь и прислушался.
Мы уже выходим, сказал отец в трубку. Будем через пять минут.
Я взглянул на часы без четверти двенадцать, распахнул дверь и спустился. Мама надевала пальто и туфли, а отец был уже полностью готов.
Вы куда? спросил я.
Эзра, мама выглядела растерянной, миссис Тауб умерла.
Барух даян А-Эмет*, прошептал я.
Родители отправились к Таубам там, насколько я понял, уже шли приготовления к похоронам.
Я сел на диван, испытывая облегчение от того, что мне не нужно идти с ними. Я не хотел ничего видеть, не хотел ничего знать. Не хотел чувствовать себя обязанным размышлять о произошедшем.
Но десять минут спустя я передумал решил, что лучше все же пойти. Я не мог даже представить, как возвращаюсь в свою комнату и засыпаю вот так, в одиночестве, за полночь. Перед глазами стояла жуткая картина мертвая миссис Тауб на больничной койке. Я все думал о ее детях, у которых отныне не будет матери, и от этих мыслей становилось очень тревожно.
Они больше никогда с ней не поговорят.
Больше никогда ее не поцелуют.
Больше никогда не будут есть то, что она приготовила. А может, у них осталось чтонибудь в морозилке, и они так и будут держать эту еду там, потому что слишком страшно съесть последнее осязаемое доказательство того, что когдато у них была мать. Я уснул на диване, прежде чем страшные мысли не завели меня еще дальше.
Эстер Тауб была прекрасной женщиной. Она родилась в Брайтоне, в Брайтоне вышла замуж и в Брайтоне умерла. Она была одной из самых преданных и светлых душ нашей общины. В Эстер каждый находил опору. Рождался ребенок и она первой приносила в дом новорожденного поднос, полный риса, курицы и картофеля, чтобы семья могла нормально питаться, пока мать поправляется. Заболевал старик и она первой находила время его навестить, а при необходимости брала с собой и детей, будь они благословенны. Эстер ничему не учила словами. Она учила поступками, скромно подавая пример всем женщинам общины. В точности как в библейской истории об Эсфири, царице Персии, наша Эстер до последнего оставалась образцом силы для еврейского народа, сохраняла верность общине и преданность семье, даже когда болезнь начала подтачивать ее силы. Мы вспоминаем Эстер с улыбкой. Ожидая пришествия Мессии и новой встречи с Эстер, мы будем вспоминать ее как источник благословения, сделавший наше настоящее лучше, а наше будущее надежнее. Аминь.
Аминь, хором отозвались все.
Рядом с раввином Хиршем, закончившим речь, стоял мистер Тауб печальный скелет с темными кругами под глазами. Рядом с ним выстроились заплаканные дети. Я пересчитал, их было семеро. Шмуэль, Карми, Нехама, Тувия, Аяла, Шейна и малышка Ривка ей, наверное, еще и двух не исполнилось.
Когда все потянулись с кладбища, ко мне подошел Дани, сын Биньямина Фишера. Он жил в Бруклине, и у него недавно родился второй ребенок.
Как дела, Эзра?
Спасибо, хорошо.
Мы с женой часто тебя вспоминаем, глядя на фотографии. Я тебе очень благодарен.
Да не за что.
Вместе мы двинулись к выходу. Дани мне никогда не нравился, но сейчас, судя по всему, ему хотелось со мной пообщаться.
Давненько я тебя не видел.
Ну ты же в Бруклине живешь, я уже начинал терять терпение.
Да, правда. А ты, если я не ошибаюсь, больше не ходишь в нашу школу?
Ага. Вот оно что. Теперь я понял, к чему он клонит. Я поглядел на него искоса, надеясь, что мое послание окажется достаточно ясным: «Я не хочу говорить об этом ни с кем, а с тобой и подавно». Но Дани Фишера это не смутило.
Ну и как тебе в той той школе?
Ты имеешь в виду «Нахманид Хай Скул»? отчеканил я. Прекрасно, спасибо.
А она очень, как бы это сказать либеральная?
Не очень понимаю, что ты имеешь в виду под «либеральной».
Дани глубоко вздохнул. У меня появилась надежда, что на этом разговор закончится.
Какое несчастье, сказал он, имея в виду миссис Тауб. Какое несчастье!
Я лишь кивнул в ответ.
Подобные трагедии напоминают нам, что в мире ничто не вечно. И каждый должен делать все, что в его силах, особенно для своих родителей: ведь сейчас они с тобой, а потом раз и их не стало.