И Маришка полезла к себе в потаенный карман сарафана и достала оттуда тридцать копеечек:
Хватит бабушка?
Хватит красавица, хватит, цена то самая пригодная для нашего с тобой дельца. И цыганка пересыпав монетки из руки в руку, подмигнув Марине спрятала их среди вороха тряпья на себе.
Только вот я хочу тебя предупредить касатка моя ненаглядная, чтобы о встречи моей ты своему Гришки ни слова не говорила и все что я тебе ни скажу говорить и делать, ему об этом ни гу-гу Поняла?
Угу, кивнула Марья.
И так.., посмотрим, и она стала смотреть то на огонь, то на Марину что-то шепча и бормоча себе под нос. Потом громко проговорила: Вижу, вижу всю судьбу твою будто на ладони. Война, кровь, лежит твой суженый среди поля брани и из него кровь течет словно ручеек.
Ах! подалась назад Марина, словно отгоняя от себя наваждение и горе.
Но не бойся, ухмыльнулась старуха видя какой эффект произвели на просительницу ее слова, вижу и как товарищи выносят его с поля брани. Живой он останется! Да только не будет у тебя детей и он разлучницу себе найдет
И что бабушка ничего нельзя с этим сделать? подалась Маришка вся вперед вопросительно.
Цыганка взглянула на нее и, вскинув бровь молвила:
Отчего же нельзя? Можно! Судьба она есть, да иной раз человек и сам господином своей судьбы бывает. Сделаешь, как я скажу, и все у тебя наладится. В общем, слушай, дам я тебе травку, подсыплешь ему втихую. А вот веточка тебе под подушку положишь, да проговоришь: Трава-трава из адова огня, под чертом лежала, меня ожидала, совет заключила, голову сгубила, найди на меня сила. И все, скажешь три раза: Нима! Нима! Нима! И все у тебя наладится, ребенок родится, и муж никуда не денется и любить тебя будет! Поняла?
Да, закивала головой Марья.
Только учти ребеночка твоего мы у духа болотного, водяного, голодного покупаем, а потому будешь ему дань шесть лет выплачивать. У вас прямо ниже огорода колодезь, вот туда каждый год в день рождения сына будешь какую-нибудь животинку приносить, ну там котенка, собачонка или цыпленка, в колодце своей рукой топить, да в кусты выбрасывать со словами: тварь Господню прими, да ребенка моего береги. И все, делов-то, раз да обчелся. Поняла?
Ага, кивнула Марья.
Ну, вот и молодец! и гадалка достала ей с запазухи маленький кулечек. На вот, это подсыпишь ему. А потом вынула маленькую веточку, а это вот под подушку положишь, когда спать ляжете.
Марья все взяла, и аккуратно завернув в тряпицу, спрятала к себе в сарафан, туда же откуда свои тридцать копеечек доставала.
Все, а теперь иди! сказала гадалка.
Затхлый запах дыма и сырости сдавливал грудь Марише и она быстро подобрав подол платья встала и уже почти выходя из старухиной палатки услышала сзади ее голос:
И да, чуть было не забыла Смотри все эти шесть лет на исповедь в церковь не ходи и причащаться не смей Жертву каждый год приноси и смотри не забудь ничего, иначе кто тебе сына дал, тот его у тебя и заберет. Поняла?
Да, кивнула головой Марья, уже не в силах переносить этот отвратительный запах, который казалось, все усиливался, и усиливался с каждым разом, она буквально выбежала из палатки заплетающимися ногами. Сделав несколько шагов в сторону пошатываясь; Маришку вырвало на траву и, только тогда она почувствовала, будто у нее немного отлегло от сердца.
В этот момент, откуда не возьмись, перед ней опять возник старый цыган:
Что красавица мутит? сказал он ухмыляясь.
Да нет, уже все хорошо, что-то дурно немного стало, проговорила Марья глухим голосом. Но теперь все, спаси Господи вас за заботу.
При последних ее словах цыгана аж передернуло и, он немного нервно крутнув головой сказал:
Пойдем, провожу, и уже ни разу не оглянувшись на Маришку и, ничего не говоря довел ее до края табора и, махнув рукою в сторону села, сказал:
Ну, а дальше сама дорогу знаешь Счастливо! и, подмигнув ей на прощание, направился назад в табор, пока туман не поглотил его вновь.
Мариша, перекрестившись и глубоко вздохнув, направилась в сторону своей хаты. Она шла по лугу и дышала свежим и холодным воздухом и все никак не могла продохнуть, будто у нее в груди засела какая-то змея и, сдавив сердце, не позволяла вдохнуть и вдоволь надышаться чистым луговым воздухом. Уже вовсю пели петухи, где-то заревела корова и за большим меловым бугром, который напоминал торчащий из земли горб, какого-то древнего чудовища и который возвышался над их деревней и всей округой, показалось еще слабое, но обнадеживающее зарево утренней зарницы. Бугор этот в народе называли Сюнякиным, жила здесь в старину прямо у его подножия бабка Сюнька, то есть Ксенья, вот в честь ее бугор этот Сюнякиным и нарекли.