Шель ещё раз взглянул направо. И ему показалось, что открылись все небеса и все преисподние. И всюду было прекрасно, как в раю, как в этой сельве, что обступала их и берегла.
Домкарлика
Шель столько времени проводил в сельве, что она стала его невестой. Он позабыл о женитьбе, хотя давно пора было. Юноши майя женятся в 16 лет, а девочки выходят замуж и того раньше.
Эцнаб и Шель выпрямляли свои сердца. То есть исповедовались в грехах, глядя на луну, где сидел, прядая ушами, кролик Ламат.
Будет ливень, сказал жрец, прислушавшись, Так говорит повелитель дождя Чаак.
И они решили переночевать в полуразваленном доме, видневшемся неподалёку.
Ещё затемно маленькие помощники Чаака устроили переполох в одной из райских обителей, грохоча горшками и палками.
Конечно, они побили всю посуду, и хлынул безудержный ливень. Где-то потекло ручьём сквозь худую крышу, а где-то размеренно капало «кау-итль, кау-итль». Хотя в комнате, где они спали на пальмовых листьях, было сухо и пахло так, как может, наверное, пахнуть колея, оставленная колёсами времени.
Слово «кауитль» обозначает и дождь, и время. Действительно, они похожи, усмехнулся Эцнаб, протягивая кукурузную лепёшку, Капают, текут, убегают, всюду просачиваясь, исчезая, а затем объявляются вновь всё те же. Уходят, оставаясь.
Под грохот грозы, шум ливня и отдельную капель они позавтракали, и Эцнаб рассказал историю приютившего их дома.
Когда-то в хижине, стоявшей на этом самом месте, жила слепая старуха, умевшая немного колдовать. Она раскрашивала красной краской перья на продажу. И тосковала без детей. Каждый вечер заворачивала в тряпочку индюшиное яйцо и укладывала возле очага. Надеялась, что вылупится сыночек. Однажды утром скорлупа треснула, и вышел мальчик, величиной с птенца. Хоть он и подрос со временем, но не более крупного индюка. Зато во всём помогал старухе и умудрился выстроить для неё этот большой каменный дом. Они зажили хорошо. Но как-то в сумерках на карлика напала дикая кошка-оселотль только перья от него остались. Старуха покрасила их красной краской, да и ушла с горя бродить по сельве. Говорят, и по сию пору ходит всюду, ощупывая стены, стараясь отыскать свой дом. Да никак не может. Поэтому только здесь нет отпечатков её красных ладоней.
Ливень внезапно оборвался, будто кто-то утянул его за ниточку на небо. Эцнаб и Шель вышли из дома. Ветви деревьев отяжелели от воды Каха Полуна и склонились так низко, что приходилось кланяться сельве.
Она это любит, улыбался Эцнаб, покряхтывая при каждом поклоне.
Сквозь зелень едва проглядывало сияющее уже небо с радугой, упёршейся одним концом в дом карлика, а другим в огромное, как Млечный путь, дерево.
Это была древняя священная сейба хлопковое дерево-кормилец, которое звали Чичуаль.
Всё на земле не вечно, а лишь на миг один, произнёс Эцнаб, прислонившись к древесному стволу. Не всегда человек на земле, а лишь на ничтожное время! Вот и моё колесо завершает свой оборот
На эти слова из дупла сейбы показались длинные изумрудно-зелёные перья, и высунулась редчайшая птица кетцаль.
Знаешь ли, эта особа из семейства обжор трагонов. Клюёт, что попадётся, с утра до вечера! Но увидеть её к счастью и близкой свадьбе! рассмеялся Эцнаб.
Птица была большая, с ярким, как радуга, блестящим оперением. Поглядела на Шеля и упорхнула, вскрикнув на прощание, Си-гуа!
Шель обомлел ведь именно так звали младшую дочь ахава Канека.
В последнее время это имя волновало его не меньше, чем звуки и запахи сельвы. Сигуа напоминала ему ту женскую фигурку в виде колокольчика, без чаши на голове, которую он полюбил ещё в детстве.
Сигуа! Стремительное имя, как звук улетающей с лука стрелы.
Похоже, это стрела крепко-накрепко засела в сердце Шеля. Именно так сказал он, поклонившись священному дереву майя.
И уже на другой день Эцнаб, сватавший когда-то старшую дочь ахава для Рыжебородого, просил отдать младшую за его сына. Хоть она и приходилась Шелю тётей, а была вдвое моложе тоненькая, гибкая, проворная, будто ласка в сельве. Солнечный отблеск на влажной листве.
Ахав Канек не возражал. И так же быстро, как стрела достигает цели, Шель взял Сигуа в жёны.
А в 4661 туне у них родился сын Чанеке, имя которого означало ручной, домашний ребёнок.
Алуши