Прощаясь с Терешкиным, Щеткин от расстройства неловко подхватил кейс. Грустный перезвон стекла привлек внимание Терешкина. Проводив кейс немигающим взглядом до самых дверей, он смачно сглотнул слюну и со вздохом сожаления изрек: «М-да».
От Терешкина Щеткин поплелся в туалет. Наклонившись над умывальником, долго бросал в лицо пригоршни холодной воды.
Боже, как не хотелось возвращаться домой!
Скоты! Он им подарки, угощения, услуги, а они Взять того же Матвейчука. Превратил его учреждение в кормушку для себя и своих прихлебателей. Чуть что, к нему. То деталюшку им выточи, то досок дай. Привыкли «на шару», а ему выкручивайся, списывай. И вообще, на кой было Терешкину его сюда вызывать? «Осчастливил» бы по телефону и баста. Нет, устроил, недоносок, одноактную драму с валосердинчиком.
Щеткин достал из кейса бутылку, свернул пробку и прямо из горлышка в один присест выдул граммов двести пятьдесят ее янтарного содержимого.
Исправительное учреждение 2 находилось в шести километрах от поселка Майский. Щеткин приказал шоферу, не заезжая домой, везти его туда. У административного корпуса, расположенного вне охраняемой зоны, подполковник вышел из машины. Никого не встретив, поднялся на второй этаж.
В приемной за обитым пластиком заграждением сидела его личный секретарь Светлана Махоркина.
Привет, мрачно поздоровался с ней Щеткин.
Ой!.. только и успела воскликнуть та.
Развитию диалога помешал снабженец Кулаков. Из окна он увидел Щеткина и тотчас бросился на перехват.
Валерий Петрович! На станцию прибыл капроновый шпагат, из него у нас овощные сетки в первом цеху плетут. Надо вывозить, а завгар машину не дает. Я ему объясняю, что производство простаивает, а он, мол, ему все по Кулаков посмотрел на Светлану и запнулся.
Работнички, вашу мать! раздраженно проворчал подполковник, входя в кабинет в сопровождении горячо дышащего ему в затылок Кулакова. Стоит отлучиться, и колония превращается в сборище разгильдяев. Совсем на голову сели. Никто без няньки ничего сам сделать не может. Скоро из нужника ко мне бегать будете с просьбой за вами дерьмо смыть.
Он поднял трубку внутреннего телефона.
Бирюлев! на весь кабинет командно грохотнул его голос. Если через час машина не уйдет на станцию, я твою ж на ленточки порежу и отдам в цех вместо шпагата. Понял?..
Едва Кулаков убрался, как впорхнувшая в кабинет Светлана нависла над столом шефа. Ее и без того короткая юбка бесстыже поползла вверх, обнажая пухленькие, аппетитные ножки до невероятных высот.
И почему это мы такие официальные сегодня? промурлыкала она.
Тошно мне, Светка. Кинули меня с переводом. Как последнего фраера кинули.
Художественно подрисованные глазки округлились, их прозрачная прибрежно-морская зеленца сменилась тревожной темнотой океанских глубин.
Как же так, Валерик?
Вот так
У Щеткина запершило в горле. Он отвернулся от Светланы и уставился в потолок.
Да плюнь ты на этот перевод. Пальчики с лакированными ноготками коснулись реденьких белесых волос начальника. Я, например, рада, что ты остаешься. Будем видеться ежедневно. Целоваться, миловаться. Или, может, управленческое кресло c некоторых пор стало для тебя важнее наших отношений?
Жена не шила Щеткину лишнего, обвинив утром в супружеской неверности. Семь месяцев назад на дне рождения заместителя по воспитательной работе майора Железняка подполковник, одурманенный обильной выпивкой и вызывающе обозначенными узкой одеждой прелестями Светланы, не устоял. Отношения между начальником и его новым секретарем в течение вечера вышли за рамки служебных. С тех пор Щеткин страдал раздвоением личности. Одно его «я» тянуло к бурной, богатой острыми ощущениями и свежестью чувств романтике полигамных отношений, второе в диаметрально противоположное направление к тихим семейным радостям и душевному покою единобрачия.
Светлана дожидалась ответа. Молчание Щеткина ей надоело, и остренькие коготки секретарши вцепились в мочку уха любовника.
Отвечай, негодник, не то ухо оторву.
Реанимированный болью к действительности, подполковник ойкнул и отчаянно зачастил:
Ты, ты, золотце, безусловно, ты. Он поймал отпустившую ухо ручку и покрыл ее горячими поцелуями.
Умница, давно бы так, сладко жмуря глазки, похвалила его пылкий порыв Светлана. Скажи еще что-нибудь приятное и, считай, прощен.