Въехав в черту города, уазик свернул с оживленной магистрали и запетлял по тихим улочкам без светофоров, заторов и марева выхлопных газов. У областного управления федеральной службы исполнения наказаний, подруливая к свободному месту на служебной стоянке, водитель Щеткина выдал последний анекдот и, пожелав начальнику удачи, углубился в чтение толстого детектива.
Подполковник, стараясь не допускать бутылочного перезвона в кейсе, направился к парадному. Электронные часы над его крыльцом показывали 9:45. Рановато. Хозяева больших кабинетов одинаково не любят, когда подчиненные опаздывают и когда приходят раньше назначенного часа.
Убив пятнадцать минут в курилке, Щеткин ровно в десять открыл нужную дверь.
Худой, остроносый полковник Терешкин внимательно изучал какой-то документ. На «разрешите» Щеткина отозвался сухим «заходи». Прохладное начало заставило посетителя вспомнить об уставе.
Подполковник Щеткин по форме начал было он докладывать о прибытии.
Присядь, оборвал кадровик.
Щеткин покорно сел, примостив свою драгоценную ношу между ног.
Обстановка настораживала. Что-то больно суров сегодня Терешкин. Раньше он вел себя куда приветливее, особенно после памятной рыбалки под Майским с банькой и грандиозным застольем у Щеткиных. Тогда расчувствовавшийся от даров и приема Терешкин даже бросился целовать Щеткина, беспрестанно повторяя о своей готовности сделает все возможное для ускорения его перевода в управление.
Как живешь? не поднимая глаз, спросил Терешкин.
Ничего вроде бы, живу помаленьку.
Может, разыгрывает? Щеткин недоуменно посмотрел на острый полковничий нос, набрался храбрости и напомнил:
Я, собственно, по поводу телефонограммы.
Знаю, Терешкин глухо кашлянул, поднял глаза и, глядя куда-то мимо Щеткина, шумно вздохнул. Тут, видишь ли, такая петрушка. Зарубила тебя Москва, на своей кандидатуре настояла. Да что я тебе рассказываю, сам читай.
Щеткин принял сколотые скрепкой листы приказа. Прочитав, растерянно взглянул на областного заместителя по кадрам и еле слышно выдавил:
От ворот, значит, поворот.
Да не переживай ты так, попытался успокоить его полковник. Из списка кандидатур на выдвижение тебя никто не исключал. Ты в нем на первом месте. Наш, так сказать, главный резерв. Потерпи годок. Через год, клянусь, твой перевод в управление обязательно оформим. Кстати, у тебя же дочка в выпускной класс пошла. Зачем ей из школы в школу в ответственный момент скакать. Не ровен час, троек нахватает или и того хуже
Потрясенный Щеткин пришибленно молчал.
«Попробуй, выдержи этот год, думал он. Целый лишний год изо дня в день видеть самодовольную рожу Челнодарова. Из боязни поссориться и нажить в его лице опасного врага закрывать глаза на то, как он проворачивает за твоей спиной свои делишки. Формально обладать полной властью, фактически же делить ее с другим лицом. Прямо как евнух в гареме султана!»
От обиды и злости Щеткин побледнел как покойник.
Эй, ты чего? будто сквозь вату донесся до него взволнованный голос кадровика. Валосердинчику накапать?
Подполковник с трудом вышел из прострации.
Не надо, я в порядке.
На столе противно затренькал телефон.
Щеткин? Да, здесь. Протянутая трубка чуть не уперлась подполковнику в подбородок. Бери же, тебя Матвейчук разыскивает.
Щеткин заторможено повиновался. В последний момент все-таки сработал условный рефлекс на начальство. Он нашел в себе силы приободриться и относительно жизнерадостным голосом поздоровался с заместителем начальника управления.
Ну, Фигаро здесь, Фигаро там, попался все-таки! Я в его хозяйство названиваю, а он под боком, в кадрах, сидит. Спасибо, секретарша твоя подсказала, где шефа искать, на одном дыхании выложил историю его поисков Матвейчук.
Мне к вам зайти? кротко спросил Щеткин.
Не суетись. По телефону объяснимся. К себе когда собираешься?
Собственно, уже собрался.
Прекрасно. К тебе сегодня человек подъедет и кое о чем попросит. Ты уж не откажи, войди в положение. И не дожидаясь ответа, Матвейчук повесил трубку.
Правильно, чего рассусоливать? Приказ начальника закон для подчиненного. Щеткин не солдат-первогодок, этот аз военной науки давно усвоил. Естественно, усвоил. А все равно обидно, когда тобой, как рядовым на плацу, командуют