Ты меня видел?
Я уже начал тебя высматривать. Привет.
Привет, сказала она и дотронулась до моего плеча. Я думала, ты живешь дальше.
Ты вчера минут пять стояла возле этого самого дома и курила.
Ночью все выглядит по-другому, возразила она. И вообще у меня не было времени его рассматривать.
Но ты же говорила, что любишь функционализм, напомнил я.
Да это я просто ляпнула, чтобы показаться интереснее, засмеялась она. Ну что, идем обедать?
Со Шпильберка еще хоть как-то веяло прохладой, но в центре города жара спрессовывалась, точно хлопок-сырец. Мы пошли вдоль фасадов, укрываясь в узкой полуденной тени, а потом сквозь череду пассажей добрались до торгового центра Велки-Шпаличек. Там на втором этаже находилось кафе Ребио, где в глубоких металлических подносах была выставлена вегетарианская еда, которая продавалась на вес. К счастью, лучший столик оказался свободен: он был только на двоих и прятался за колонной у окна, откуда открывался вид на всю Панскую улицу, полого спускающуюся вниз.
Ты уже решил, что будешь сегодня читать? спросила Нина.
А у тебя есть какие-то пожелания?
Никаких, ответила она. Но мне интересно, что ты выберешь.
Есть там один рассказ, в нем действие происходит на Рождество, в трескучий мороз. Ты, наверное, его не читала, он в самом конце.
Если ты в такую погоду подаришь публике немного снега, она вся твоя. Ты уже настроился?
У меня как-то не было на это времени. Вчера со мной кое-что случилось
Серьезно? Надеюсь, ничего страшного, улыбнулась Нина. Наверное, куча твоих знакомых придет?
Скорее всего. Коллеги из издательства, ребята, с которыми мы делаем ХЛОП, еще какой-то народ
ХЛОП?
Ну да, и теперь у тебя может появиться шанс поработать хлопушкой! ответил я и пояснил: Мы устраиваем что-то вроде летней школы, скорее про видео, чем про кино. Я собираюсь немного рассказать про творческое письмо, но в основном буду просто помогать Марте и Томми. В прошлом году я даже кухарничал, прямо как в детском лагере, готовил на двадцать человек, на старой такой плите, которую сначала надо было растопить.
Серьезно? По тебе и не скажешь. В смысле, не могу тебя представить за готовкой. Ты что, и белый колпак надевал, как настоящий повар?
Нет, обошлось без колпака. Но однажды я испек будильник. Петр, второй наш повар, ночевал прямо на кухне и, чтобы не слышать тиканья часов, а главное, чтобы не проснуться ни свет ни заря, не придумал ничего лучше, чем вечером засунуть будильник в духовку. Утром, когда я пришел на кухню, Петр храпел на диване его план сработал в том смысле, что будильника он не слышал. Я растопил плиту, поставил на нее кастрюлю с овсянкой и вдруг чувствую чем-то воняет. Короче, я додумался открыть духовку и обнаружил там сильно запотевший будильник с поплывшим циферблатом. Такой Дали в 3D
Да, смешно, сказала Нина и действительно рассмеялась. А когда все это будет?
В начале августа.
Я уже уеду в Бари, так что опять без меня.
Похоже, Нина была в настроении. Когда мы закончили обедать, я предложил ей съесть на улице по мороженому.
Отличная идея. Все уже давно открыли сезон, одна я как рыжая.
Так вот, значит, кто мне приснился!
Мы съели по два шарика мороженого, и Нина пошла пить кофе с подругами. А я решил вернуться домой и устроить себе сиесту.
Я проснулся в половине седьмого до мероприятия оставалось полтора часа. Ополоснул лицо ледяной водой и придирчиво осмотрел себя в зеркале. Взял с подоконника Этюд в четыре руки и начал его листать. Загвоздка была в том, что теперь мне там ничего не нравилось.
Я не знал, что буду читать со сцены, даже когда за пятнадцать минут до начала пришел в Гуся на поводке. Я поздоровался со знакомыми и помахал рукой трем оломоуцким грациям, потягивавшим через трубочку лимонад. Потом разыскал Павла Ржегоржика из издательства Ветряные мельницы и вместе с ним направился в зал.
Заняв свое место за черным столом с небольшой настольной лампой, я достал из сумки книгу и последний номер Респекта[23], в котором вышла моя рецензия на роман Спроси у папы. Мне хотелось еще раз напомнить всем о Балабане: будь он жив, он бы точно выступил на Месяце авторских чтений. Найдя нужный разворот, я без всяких предисловий принялся читать:
Где таится жемчужина дня человеческого? Этот трепетный вопрос мерцает между строк последней книги Балабана. Она снова о настойчивом поиске и исследовании смысла жизни, на сей раз обведенной черным фломастером смерти. Но смерть одновременно подчеркивает жизнь, фиксирует, показывает ее как нечто сущее, не позволяя ей изо дня в день оборачиваться фикцией.