Если хотите, можете оставить бумаги. Бабушка должна скоро вернуться.
Жюльен нахмурился:
К сожалению, не могу. Понимаете ли, Оливия, это весьма чувствительные материалы.
О, да, конечно. Немного уязвленная, она поколебалась. Лив.
Что?
Меня зовут Лив.
О, простите меня, пожалуйста. Снова та же улыбка. Ваша бабушка всегда называла вас только Оливией.
Она, Лив закатила глаза, вообще не признает уменьшительных имен. Говорит, что это для детей и домашних животных.
Жюльен рассмеялся:
Очень на нее похоже.
А вы хорошо знаете мою бабушку?
Вполне. Наша семейная адвокатская контора работает с ней уже да, семьдесят лет. Хотя сам я, конечно, подключился позже.
Семьдесят лет? Лив озадаченно заморгала, глядя на Жюльена. Здесь, в Реймсе?
Он кивнул, провел левой рукой по волосам, затем опустил руку. Волосы как у Патрика Демпси или Джона Стэймоса, у обыкновенных людей таких не бывает. Лив поймала себя на том, что следит взглядом за толстым золотым обручальным кольцом на его безымянном пальце, а подняв глаза, к своему смущению, поняла, что Жюльен тем временем наблюдал за ней. Итак, он принадлежит кому-то другому. Жюльен улыбнулся, и Лив почувствовала, что краснеет.
Ну начал он, а Лив одновременно произнесла:
Тогда
Оба расхохотались, Жюльен во второй раз протянул ей руку, и они обменялись рукопожатием на прощание.
Хотел еще сказать, что был страшно рад в конце концов познакомиться с вами, проговорил Жюльен, отступая на шаг назад. Вероятно, мы еще увидимся позже на этой неделе.
Вряд ли мы долго здесь пробудем.
Vraiment?[14] Он недоуменно наморщил лоб: Вы уверены? По моим сведениям, у вашей бабушки на этот счет совершенно другие идеи.
Глава 9
Сентябрь 1941
Инес
Приближался сезон сбора винограда, и вся Шампань гудела. Урожай ожидался средним и по количеству, и по качеству, но лучше, чем в прошлом году, и это всех радовало. Кроме того, хотя порой казалось, что главная цель герра Клебиша разорить всех виноделов, как минимум в одном он пошел на уступки отпустил несколько сот крепких мужчин из трудовых лагерей обратно на виноградники. Очевидно, де Вогюэ все же сумел доказать ему, что при нехватке рабочих рук результат окажется не выше прошлогоднего.
Хорошо, что людей вернули, сказала Инес за ранним ужином в среду, накануне первого дня сбора. С тех пор как семь месяцев назад Мишель возвратился домой после недолгого пребывания в тюрьме и заговорил о де Голле и Сопротивлении, они еще больше отдалились друг от друга, и Инес недоставало его, даже когда он сидел прямо напротив. Может, нам удастся больше быть вместе, когда закончим со сбором винограда.
Инес, главное не это. Мишель даже не посмотрел в ее сторону. Главное, что люди, которых держали в неволе и заставляли работать на Германию, теперь дома и в безопасности. Мы должны благодарить Бога за их освобождение.
Да, конечно, я понимаю. Инес почувствовала, как запылали ее щеки. Что она ни скажет в эти дни, все выходит неправильно или бестактно. Она почесала руку. Мне просто пришло в голову, вдруг у нас теперь, в какой-нибудь из этих дней, найдется минутка для нас двоих. Ведь мы оба все время заняты, и ты так устаешь
Инес, мы на войне. Чего ты ожидала? Мишель отложил ложку и вздохнул. Прости. Мне просто иногда тревожно, что ты не осознаешь масштабов происходящего.
Мишель, я не идиотка.
Знаю. Но вот Селин прекрасно все это понимает, а ты почему-то
Сравниваешь меня с Селин, да? В последнее время, стоило Инес заикнуться о влиянии немецкой оккупации на их жизнь, Мишель, казалось, едва сдерживал раздражение, а вот когда о том же заговаривала Селин, слушал очень внимательно. Мелочи, понимала Инес, но ее все равно это задевало.
Да ну, что ты! Просто на меня столько всего навалилось
Так позволь мне помочь! Инес сморгнула навернувшиеся слезы. За последние месяцы она твердо усвоила: плакать перед Мишелем нельзя. Теперь он больше не пытался ее утешать и лишь сердито отворачивался. А ей хотелось всего лишь донести до него простую мысль: «Мишель, я твоя жена, мой долг и мое желание разделить с тобой твою ношу».
Извини, Инес. Он резко встал. Мне надо кое-что проверить.
Но, пролепетала она, ты даже не доел ужин.