Пораженная, что мать даже не обмолвилась об Эрике, Лив только и спросила:
Извини, а Стэн это который?
Адвокат, рассмеялась мать. У которого квартира в кондоминиуме Оушен-Сан в Бока-Ратоне.
А, точно! Лив была почти уверена, что о Стэне да и о кондоминиуме Оушен-Сан слышит впервые в жизни, но какая разница? На самом деле, мам, я сейчас не в Нью-Йорке. Я гощу у бабушки Эдит.
В Париже?
В Реймсе, если быть точной. Восточнее Парижа, примерно в сорока пяти минутах езды.
Теперь уже мать удивилась.
А зачем вас туда понесло?
Сказать честно? Понятия не имею. Бабушка сама не своя.
На другом конце провода послышался смех:
А разве это плохо?
Мам, я серьезно. Мне за нее немного тревожно. Она кажется не знаю подавленной.
Солнышко, я уверена, все это ерунда. Мать принялась что-то рассказывать о том, что произошло накануне в бассейне кондоминиума, но Лив уже не слушала, потому что заметила в окно знакомую фигурку в бледно-розовом костюме от Шанель. Бабушка Эдит бодро вышла из дверей отеля и заспешила куда-то по тротуару. Куда? Разве она не говорила несколько минут назад, что неважно себя чувствует и не собирается выходить?
Извини, мам, прервала Лив мать, мне надо идти.
Мать еще говорила, но Лив уже нажала отбой и устремилась к двери.
Преодолев бегом шесть лестничных пролетов, она вылетела наружу и, все еще тяжело дыша, свернула в ту же сторону, куда ушла бабушка. Но сразу стало понятно, что поиски бесполезны. Улицы были полны народу: одинокие прохожие смотрели в свои телефоны, парочки нежно держались за руки и льнули друг к другу, местные жители выгуливали собак, дети, хохоча, носились невдалеке от родителей. Лив прошла три квартала, потом развернулась и той же дорогой возвратилась на площадь с фонтаном, которую видела из окна. Заглянула во все магазинчики и ресторанчики по дороге, но бабушку Эдит так и не обнаружила. Попробовала позвонить ей на мобильный телефон но там, как часто бывало, сразу включился автоответчик. Оставалось только ждать, и Лив медленно побрела к отелю. Перед входом она оглянулась на улицу Бюирет и напомнила себе, что бабушка Эдит живет одна и, очевидно, и прежде не раз выходила из дома. Так что причин для беспокойства нет.
В номере Лив достала из чемодана книжку дурацкий триллер, купленный в аэропорту в Нью-Йорке, расположилась на диване в гостиной и стала ждать. Она успела проверить почту, пролистать ленту новостей на сайте «Нью-Йорк таймс» и прочитать первые главы книжки, когда в дверь номера постучали. Со вздохом облегчения Лив распахнула дверь, ожидая увидеть там бабушку, вернувшуюся со своей таинственной прогулки и безуспешно пытающуюся нашарить в кошельке ключ.
Однако за дверью стоял мужчина, листая потертую кожаную папку. Он с улыбкой поднял глаза, но при виде Лив нахмурился и смутился.
Oh, excusez-moi, ce doit être la mauvaise chambre[11], поспешно проговорил он и сунул папку в сумку, собираясь уйти.
Лив лихорадочно подбирала французские слова понимала она лучше, чем говорила.
Attendez! Э-э-э Cherchez-vous ma grand-mère?[12] Эдит Тьерри?
Oui![13] Мужчина вгляделся в нее внимательнее, и его лицо озарила догадка. Постойте, он перешел на английский, вы не Оливия? Конечно, Оливия! Ваша бабушка показывала мне фотографии.
А вы?..
О, простите меня, пожалуйста, мне сразу следовало представиться. Он протянул руку. Жюльен. Жюльен Кон.
Посетитель был того же возраста, что и Лив, может, на несколько лет старше. Карие глаза глядели с веселым прищуром, густые черные волосы с проседью, на взгляд Лив, нуждались в стрижке, а волевой подбородок покрывала такая же черная с проседью щетина. Лив пожала ему руку и спросила:
А откуда вы знаете мою бабушку?
Это моя клиентка, я принес бумаги, которые она просила.
Бумаги? Какие бумаги?
Я один из ее поверенных. Она говорила, что сегодня приедет, и я обещал прийти во второй половине дня, а она, наверное, забыла.
Лив смотрела на него во все глаза:
Но зачем моей бабушке поверенный в Реймсе?
Об этом, я полагаю, лучше спросить у нее самой. Жюльен улыбнулся настолько очаровательно, что Лив невольно отвлеклась от загадки его визита.
Если хотите, можете оставить бумаги. Бабушка должна скоро вернуться.
Жюльен нахмурился:
К сожалению, не могу. Понимаете ли, Оливия, это весьма чувствительные материалы.