Прекрасная коллекция, сказал вайнфюрер, когда все поднялись и вышли наружу, в зябкий утренний воздух. Затем он достал из кармана блокнотик и, поджав губы и щурясь, стал делать в нем какие-то заметки, а закончив, поднял глаза и спросил:
Как я понимаю, вы руководите производством вдвоем с chef de cave по фамилии Лоран?
Да, с Тео Лораном.
Я бы хотел его видеть. Может быть, в следующий раз. И Клебиш, не дожидаясь ответа, продолжил: В любом случае начнем с тысячи бутылок вашего «Кюве де престиж» 1935 года и такого же количества урожая 1936 года. Подготовьте их к отправке немедленно. Рейхсмаршал Геринг будет весьма доволен.
Он сделал знак своим солдатам, которые так и стояли перед входной дверью, все трое молча сели в машину и уехали. Инес и Мишель провожали глазами их грузовик, пока он не скрылся за дальними холмами.
К новому году в Шампани начался тихий бунт. Дело в том, что вскоре после своего прибытия герр Клебиш провел встречу с Шалонской комиссией ассоциацией, координирующей работу домов шампанских вин, и обязал регион поставлять еженедельно 350 тысяч бутылок шампанского с оплатой оккупационными марками, обесценивающимися на глазах. На все такие бутылки следовало поставить штамп «Зарезервировано для вермахта»; вино, оставшееся после выполнения этих требований, можно было продать соотечественникам, но его не хватало, чтобы получить мало-мальски ощутимую прибыль. И виноделы начали при приготовлении вина, поставляемого в Германию, использовать немытые бутылки, низкокачественную пробку, второсортное кюве. Некоторым из них определенно кружила голову идея натянуть немцам нос. И Инес знала, что ее муж, несмотря на всю свою осмотрительность, тоже не устоял перед искушением.
Представляю себе картину, сказал он в один из холодных вечеров, когда пригласил Тео и Селин посидеть вместе с ним и Инес у камина в главном доме и погреться перед пылающим огнем. Геринг и Гиммлер обедают вместе в Берлине, а на столе у них одна из наших лучших бутылок.
Гран-крю тридцать пятого года, вставил Тео, сверкнув глазами.
Bien sûr[7]. Мишель ухмыльнулся. Они и не заметят на ней грязи.
Тео хмыкнул:
И того, что на самом деле в бутылке бурда тридцать седьмого.
А вы не боитесь? спросила Инес.
Все так делают, пожал плечами Тео.
Но спустя неделю к ним снежным днем без предупреждения нагрянул Клебиш на машине с водителем и в сопровождении немца-автоматчика.
Месье Шово, сказал он ровным голосом, когда Мишель открыл дверь. Я по поводу вашей измены.
Не понимаю, о чем вы. Мишель говорил совершенно спокойно, но Инес, вышедшая к двери вслед за ним, видела, как его шею заливает краска. Бросив на жену быстрый взгляд, он вновь посмотрел на Клебиша.
Вы думаете, я не замечаю, что вы творите? Вы все, проклятые шампенуазы! Изо рта вайнфюрера брызнула слюна. Вы что, считаете меня дураком?
Нет, конечно.
Но вы же не отрицаете, что неправильно маркировали бутылки, предназначенные для Германии?
У Мишеля дернулся уголок рта.
Я неуклонно обеспечиваю то отношение к германским поставкам, которого они заслуживают.
Мужчины впились друг в друга взглядом. И тут в их разговор вмешалась Инес:
Господин Клебиш, если произошло какое-то упущение, то наверняка по ошибке. Мишель, скажи ему!
Мишель промолчал, и Клебиш, подождав, вздохнул:
Ну что же. Может быть, вам больше понравится поразмышлять об этом в тюрьме.
Нет, господин Клебиш, прошу вас! задохнулась Инес, но Мишель не проронил ни слова, когда автоматчик грубо взял его за плечо и подтолкнул к выходу. Лишь идя по двору к машине в сопровождении подгонявшего его немца и Клебиша, он оглянулся и сказал через плечо:
Все будет в порядке, Инес.
На его лице мелькнула и тут же пропала тень улыбки.
Пожалуйста! кричала Инес вслед вайнфюреру. Он невиновен!
Клебиш повернул к ней утомленное донельзя лицо:
Мадам, невиновных среди нас больше нет.
В итоге Мишель провел в тюрьме в Реймсе всего три дня и потом описывал свое пребывание там как веселое приключение, потому что все камеры были заполнены виноделами, арестованными по тому же самому обвинению.
Инес, сказал Мишель вечером того дня, когда он вернулся в «Мезон-Шово» с темными кругами под глазами, это надо было видеть. Я стал гордиться тем, что я шампенуа.