Елена(неожиданно). Это была моя мать.
Майя. Как?!
Арсений Филиппович. Не может быть! Неужели?
Елена. Она умерла.
Арсений Филиппович(тихо). Умерла
Елена. Да. Только она была не родная мне мать. Мой отец из ревности убил ее мужа из-за одной женщины, ее сестры. Когда его посадили в тюрьму, она взяла нас, двоих девочек, и воспитала вместе со своим сыном. Потом прошло много лет, отец вернулся. И тут вдруг она воспылала к нему страстью. О, теперь-то я хорошо понимаю всю горечь и отчаяние этой запоздалой, преступной страсти, но тогда мы, дети, отвернулись от нее с презрением и покинули ее навсегда. Вскоре и отец ее бросил. Где он теперь и жив ли, неизвестно. А мама умерла три года назад. Не знаю, говорила ли она со звездами, но с людьми она уже перестала общаться.
Арсений Филиппович(бормочет). Боже мой! Почему я не заговорил с ней тогда? Куда я спешил? Зачем?
Пауза.
Елена. Если хотите мы идем сейчас домой. То есть в тот дом, где она раньше жила. Мы собираемся теперь там жить. Вы можете пойти с нами, наверное, там что-то осталось. Может быть, фотографии Если хотите.
Арсений Филиппович. О, разумеется! Благодарю. Но только не сейчас, не сейчас Мне нужно побыть одному. Не сердитесь. Прощайте. Я непременно, непременно приду. Прощайте
Старичок удаляется и незаметно исчезает, словно растаяв в воздухе.
Высокий серебристо-серый от некрашеного дерева и старости, большой «северный» дом, провалившийся боком и задом в землю. Нарядные резные наличники, когда-то составлявшие его главный убор, кое-где еще сохранились на окнах, часть которых заколочена досками. Вид дома нежилой и таинственный. Вокруг буйно разрослась зелень. Кусты бузины залепили окна, поднявшись до самой крыши. Во дворе заросли лопухов и почти в человеческий рост крапива. Рядом с домом крохотная, вросшая почти до половины в землю, банька, в которой парятся трое мужчин