Пожалуй, с самых ранних пор, с того дня, когда в детстве впервые рассказали ему о добродетелях Древнего Рима, слово «подвиг» неразрывно слилось в сознании Артамона со словами «родина» и «благо». В Москве, в кругу родичей и друзей, в детской игре в республику Чока, эти слова окончательно наполнились светом и смыслом. В глазах Никиты, Сережи, Матвея, Вани Якушкина, Саши Грибоедова, братьев Перовских видел он этот свет и этот смысл, который все они понимали одинаково. Какое счастье, когда дружба еще не знает разночтений!
На войне была смелость, были заслуги, геройство но подвига с самоуничтожением и жертвой, того подвига, о котором сладко и страшно мечталось с детства, пожалуй что и не было
В тот день на квартире у Артамона, где, кроме него, Никиты да Александра Николаевича, никого не было, разговор шел уже без обиняков.
Я совсем не знаю, что было здесь в эти три года, признался Артамон. И чем вы жили в это время, тоже не знаю. Ты рассказываешь и я понимаю, что в юности не знал и не видел ничего. До недавних пор я как будто спал. Мой отец добряк и хлебосол, каких много, высокие материи его не волнуют, рядом с ним я был надежно огражден от любых тяжелых впечатлений, а вы меня словно будите будите и тревожите, говорите: открой глаза, посмотри
Злые, неумные, трусливые существа у власти. Никита помолчал, устремив свои большие печальные глаза за окно, где желтел и осыпался старый клен. Все заняты только одним как бы сохранить свое место и наворовать побольше денег, и так снизу доверху. До самого верха А если и вздумают совершить благое дело, то выходит черт знает что, потому что everything is rotten in the state of Denmark[6]. Князь Сергей пишет императорская фамилия намерена, в случае если помещики воспротивятся указу об освобождении крестьян, бежать в Польшу и уж оттуда, из Варшавы, прислать указ. Это как?! Государь, намереваясь сделать добрый поступок, бежит из своей страны, трусливо, как изменник
Это подло, громко сказал Артамон, и эхом как будто отозвалась вся комната.
Подло, ты говоришь и спрашиваешь, какова теперь российская жизнь, произнес Александр Николаевич. Суди же сам, какова она, если самодержец подает такой пример. Офицеры занимаются пьянством и развратом ты не поверишь, как я рад, что ты побесился, а к ним не пристал. Солдаты забиты до полного отупения. Какой разительный упадок за пять лет! Чиновники развращены, простой народ доведен, кажется, до такого состояния, что и во Франции тридцать лет назад не видали
Какие надежды были пять лет назад! Никита в отчаянии стукнул кулаком по столу. И вот опять болото. Артамон, понимаешь ты, я не могу так, не могу! Не могу барахтаться в кислом болоте, помня еще воздух свободы! Ведь казалось, всё можно, только люби Бога и будь справедлив; ведь мы своими глазами видели, как это бывает, видели людей счастливых, вольных, взыскующих но любое искание гаснет там, где нет свободы дышать! И я не могу и не желаю быть тепел или холоден, не желаю и отказываюсь!
Он помолчал, прислонившись лбом к стеклу, потом тихо сказал:
Горько мне и больно прости. Странно тебе, что я так раскричался?
Нет, что ты, Никита. Говори, ради Бога, никто и никогда со мной так не говорил.
Никита пристально взглянул на него У Артамона разгорелись глаза, как у четырнадцатилетнего мальчика, он сидел на самом краешке кресла, словно вот-вот был готов сорваться с места. Прежде чем Никита успел произнести хоть слово, Артамон заговорил сам взволнованно и хрипло:
Помнишь, Сережа как-то сказал «золото, огнем очищенное»? Не знаю, откуда он это взял но ведь хорошо. Ведь так?
Никита удивленно взглянул на кузена.
Да пожалуй.
Так послушай Артамон подошел к окну и встал рядом, повернувшись, чтобы видеть Александра Николаевича. Если будет вам нужен человек, готовый порешить разом проще сказать, готовый на всё ты знаешь, где его сыскать. Я готов на такую жертву.
Да ведь ты не только свою, ты и чужую жизнь в жертву принесешь, слегка улыбнувшись, заметил Александр Николаевич. Ты в этом отдаешь ли себе отчет?
Что ж, я готов ведь я знаю, вы об этом тоже думаете ты рассказывал про Якушкина Так не довольно ли думать, не пора ли делать? Никита, Никита, я знаю, ты смеяться будешь Артамон стремительно заходил по комнате. Скажешь: в обществе без году неделя, а уже с такими прожектами Я знаю, знаю, что примкнул к вам совсем недавно, многого еще не понимаю, и вы, в конце концов, имеете право мне не вполне доверять, но братья! может быть, это сама судьба распорядилась? Ведь я не боюсь, совершенно не боюсь