Несмотря на это, дедушка тревожился.
Я пойду и узнаю сам, почему запоздал Франсуа, сказал он. Я не прочь еще раз повидать хижину Может быть, мне не придется увидеть ее в будущем году! Хочешь идти со мной? прибавил он, обращаясь ко мне.
Я только что хотел просить его взять меня с собой; мы с ним очень редко расставались.
Скоро мы были уже в пути. Медленно поднимались мы, то проходя через узкие ущелья, то карабкаясь над глубокими пропастями. Когда мы были за четверть мили от хижины, я приблизился из любопытства к крутому обрыву. Дедушка подбежал, чтобы удержать меня за руку, и оступился о камень, который подкатился ему под ноги. Тотчас же он почувствовал сильную боль в ноге; она, впрочем, через несколько минут стихла, так что он мог идти с помощью палки и опираясь на мое плечо.
Отец был очень удивлен, увидя нас.
Он уже собирался возвращаться домой, и если бы мы потерпели еще только один день, то дождались бы его.
Батюшка, сказал он, идя к нам навстречу, вы, верно, думали, что со мной случилось какое-нибудь несчастие?
Да, мы пришли узнать, почему ты не идешь домой, ведь все соседи уже вернулись.
У меня заболели коровы и только теперь выздоровели. Сегодня вечером я хотел послать Пьера с остатками сыра, а завтра собирался идти сам со стадом.
Ты очень устал, Луи? спросил меня дедушка. Я думаю, прибавил он, обращаясь к отцу, что было бы лучше отправить мальчика сегодня с Пьером. Ветер переменился, и я боюсь, что ночью будет дурная погода.
Я бы хотел остаться, сказал я, обнимая отца, дедушке необходимо отдохнуть хоть ночь; он ушиб себе ногу по моей неосторожности.
Отец уступил моим просьбам, и было решено остаться до понедельника.
Пока мы так разговаривали, на огне варилась похлебка из кукурузы, на которую я посматривал с нетерпением. С удовольствием поел я горячей похлебки и молочной каши и спокойно лег спать.
Утром я был очень удивлен, увидя, что гора стала совершенно белою. Снег все еще шел, подгоняемый сильным ветром. Сначала мне это очень понравилось, но потом я заметил, что отец и дедушка что-то расстроены, и тоже стал беспокоиться, тем более что нога дедушки сильно разболелась и он совсем не мог ступать на нее.
Иди, иди скорее, торопил он отца, иди, пока снегу не выпало еще больше. Видишь сам, что я не могу идти с вами.
Но как же я брошу вас здесь, батюшка? возражал отец.
Позаботься о сыне и о стаде, потом будешь думать обо мне. Ты можешь прийти за мною с носилками.
Но я могу донести вас на плечах, говорил отец.
Невозможно нести меня и смотреть в то же время за ребенком и за стадом.
Я уверял, что уже достаточно велик, что не нуждаюсь в надзоре и что я помогу отцу проводить стадо. Все наши уговоры были бесполезны, дедушка оставался при своем решении: он боялся стеснить и задержать нас в пути. Так провели мы часть дня, не решаясь идти и отчасти поджидая, что придет помощь из дома. Но никто не шел. Снег усиливался. Отец был в отчаянии; я плакал. Наконец я решился сказать отцу:
Оставь меня в хижине с дедушкой. Без нас ты придешь скорее домой и потом вернешься за нами с народом. Дедушка все-таки будет не один. Мы будем заботиться друг о друге, а Бог позаботиться о нас обоих.
Луи прав, сказал дедушка, снег и ветер так усиливаются, что для него, пожалуй, опаснее идти, чем оставаться здесь. Иди, Франсуа, возьми с собой мою палку, она крепкая и с железным наконечником, она поможет тебе спускаться, так же как помогала мне подниматься. Выгоняй коров, оставь нам только козу и провизию. Я больше беспокоюсь за тебя, чем за нас.
Отец сидел несколько минут молча, опустивши голову, потом встал, быстро обнял меня и сказал со слезами на глазах:
Я не хочу упрекать тебя, Луи, но ты сам видишь, к чему повела твоя неосторожность. Теперь уж, конечно, ничего не поделаешь. Если бы мы могли предполагать вчера, что будем в таком затруднении, мы не отпустили бы Пьера, и он мог бы помочь дедушке.
Когда отец уходил, я отдал ему мою маленькую бутылочку с вином, которую мне подарила покойная мать, когда я в первый раз пошел к нему в горы. Он обнял меня, и мы стали выгонять стадо. Через несколько минут они скрылись из глаз, и вокруг ничего не стало видно, кроме крупных, белых хлопьев снега.
Дедушка молча сидел у окна и, не отрываясь, смотрел вслед отцу. Губы его тихо шевелились, руки были сложены. Я понял, что он молился об отце. Так сидели мы долгое время. А ветер рвал и метал все с большей яростью, большие черные облака низко спустились над нами, и стало так темно, как будто наступила внезапно ночь. А между тем на наших деревянных часах пробило только три часа.