Четырежды три. Мать его, долбанный ублюдок Обрулин, с его задиристым нравом драка в таверне разбирательство и трибунал вместо очередного звания каталажка и пинок под зад.
Такое случалось. При пересечении Барьера в памяти словно миксер работал. Перемешивал все подряд: хорошее, плохое, доброе, злое очень злое, невероятно злое! Пальцы стиснули штурвал с такой силой, что тот затрещал наверное затрещал. Поганая тишина! Ненавижу!
Пятью восемь. Прекрасная Мари Маша. Моя первая любовь и, вероятно, последняя привязанности были, но такого как с Мари нет Нет-нет-нет! Об этом не хочу вспоминать! Только не об этом! Треклятый Барьер! От безумных всплесков эмоций меня бросало то в жар, то в холод. Теперь, помимо всего прочего, приходилось бороться с собственным рассудком. И способ справиться с этим имелся лишь один отрешиться от всего. Полностью. От мира, от чувств, от всего, что дорого или ненавистно, от друзей и врагов от себя самого.
Семью три.
Пустота навалилась на грудь и вдавила в кресло. Я стал никем и ничем. Ни плотью, ни духом. Но при этом меня разрывало изнутри. Время остановилось. Все, что оставалось считать.
Семью шесть. Цифры только цифры Семью семь.
А что если я завязну в этом розово-сером ничто? Что если не выберусь, и безмолвная агония продлится вечно?!
Семью восемь.
Ужас. Дикий, безудержный Невыносимо.
Семью девять.
Не слышно даже биения собственного сердца и дыхания. Будто умер, но при этом жив. Жуткое чувство. И если кто-то скажет, что привык к такому нагло соврет.
Восемью один.
Розовое свечение Барьера, придавало кабине мрачный, потусторонний вид. Казалось, что тени шевелятся, трепещут, пытаются оторваться от породивших их предметов.
Восемью четыре.
Тишина тишина тишина!
Я перестал быть человеком и превратился в стремление. Стремление поскорее вырваться из страшного состояния. Мысленно пытался заставить время ускориться, сдвинуться с мертвой точки. Скорее! Ну же! Шевелись! Будь ты неладно. Восемью семь!
Но мерзкие ощущения стали отступать лишь после «девятью пять»
Причем так быстро, будто волна схлынула с берега, откатившись обратно в море бесконечности.
К завершению счета я снова стал таким, каким ощущал себя на входе в Барьер. Даже чуть более спокойным, расслабленным. Взирал на все с интересом и легким восторгом.
Отсутствие звуков придавало полету нечто мистическое. «Беркут» продолжал движение в абсолютной тишине.
Потом самолет тряхнуло. Первый признак скорого выхода из Барьера.
Выкуси призрачный пилот!
Начали возвращаться звуки. Раздававшиеся снаружи, они рвались, искажались до неузнаваемости и резко гасли. Зато внутри самолета скрежет корпуса и треск обшивки доносились пугающее ясно и четко. Казалось, «Беркут» вот-вот развалится на части. Снаружи бесновался ветер, угрожающими завываниями внося свою лепту во всю эту устрашающую какофонию. Но вот чего я не слышал, так это гула моторов. Каждый раз преодолевая Барьер, я втайне надеялся, что этого не случится, что двигатели не заглохнут. Чихнут, кашлянут, на какой-то миг подавятся излишками топлива, но все же справятся, исторгнут из себя всполох пламени, зайдутся клубами дыма и продолжат работать.
Чуда не произошло. Дизеля молчали, а лопасти все медленнее рубили воздух.
Что ж, ладно! Нет так нет! Буду действовать как обычно! На стандартную процедуру запуска двигатели не отозвались.
Щелкнул тумблером вспомогательной силовой установки. Никакой реакции.
Чтоб тебя!
И сразу погасил эмоции.
Спокойно! Я в сознании уже радует. Самолёт только после ремонта и профилактики. Всё получится. После Барьера ничего не работает. По ощущениям даже собственному сердцу приходится запускаться заново, что уж говорить о технике.
Секунда ушла на то, чтобы взять себя в руки. Еще щелчок тумблером. Ничего.
Если физических повреждений не было, то обычно двух переключений хватало, чтобы аппаратура начала работать. Похоже этот раз особенный. Слава богу не настолько особенный, как прошлый. Но расслабляться не стоило.
Словно в подтверждение моих догадок, «Беркут» вдруг начал задирать нос. Отлично! Только срыва потока мне сейчас не хватало.
Странное дело: я постоянно собирался завязать с полетами, вернуться в родной край, восстановить дом, оставленный мне матерью, благо денег накопил достаточно, может быть завести семью, детей Но не проходило и пары недель, как снова садился за штурвал, взлетал и рвался через Барьер.