Отец, как художник, постоянно твердил:
Закат это же итог не только одного дня это момент соединения земли и неба, это катарсис, это по латыни сonditio sine qua non непременное условие миллиардов лет с цивилизациями и племенами, с наскальными рисунками и росписью капелл, с архитектурными сооружениями первых веков истории и покорением космоса
Отец мог часами рассуждать о закатах. Колька же всё чаще отмечал для себя, что отец находится в каком-то своём мире. Нет, его, конечно, интересовала успеваемость сына, когда он учился в школе. И вместе с мамой Кольки такой же, как отец, фанатки своей профессии преподавателя архитектурного университета, они, как большинство советских семей, летом возили маленького сына по городам-героям, ходили в походы, где у костра пели умные песни под гитару, рассуждали о Бродском и Галиче, или делились впечатлениями о каких-нибудь манкуртах или архипелагах, а потом пекли в горячей золе картошку и загадывали желания, глядя на падающие звёзды.
А я? думал Колька, Что такое «я» в этом всём? Для чего я?
Он искал ответы, и всё больше натыкался на новые вопросы:
Что меня может удивить? Я нащупываю пальцами рук камни, по которым меня тянет вверх. Я преодолеваю боль и страх. Я ставлю цель и добиваюсь результата Может, я тоже чьё-то непременное условие Но почему так пусто внутри? Почему нет удовлетворённости?..
Ник поправил фонарик на лбу, поискал взглядом по сторонам какой-нибудь мелкий предмет, ничего не нашёл, потом порылся в карманах, достал монету, лёг грудью на самый край крыши, и бросил монету вниз. Рассмотреть падение в деталях не получилось из-за темноты. Но там, внизу огни движения вечернего города то разбегались, то соединялись. В окнах дома напротив люди, или их тени, поодиночке или не одни разговаривали, ругались, обнимались. И все добрые, лживые или грустные включали и выключали свет, не подозревая, что за ними кто-то наблюдает.
Ник перевернулся на спину: «Прожит ещё один день, но ни как у Джойса это не целый, а всего лишь один день, думал Ник, И закат его ничего не вобрал в себя из моей жизни. И звёзды молчат, и не движутся. Только, вон, спутник летит. А я между небом и землёй посередине».
Там, внизу, Ник превращался в Николая Владимировича Родина. Он ещё в школе начал комплексовать по поводу старомодного имени. И фамилия его у всех вызывала сначала вопрос: Как-как твоя фамилия? а потом усмешку.
Фамилия «Родин» встречалась не часто. Думая о происхождении её, Колька выстраивал цепочку размышлений так: если с фамилией Иванов имели причастность к Ивану, то предок Родин должен был иметь какие-то исключительные заслуги перед Родиной. Но какие? Да и к слову «Родина» его сверстники, уже не знающие ни комсомола, ни пионерии, относились, как к моветону. Даже смысл слов «защитить Родину» стал чем-то чужеродным, относящемся разве к великой войне сороковых. Родину уже давно не защищали. Ею не гордились. Её поминали только всуе, когда мелькали сводки новостей о помощи малым зарубежным государствам в восстановлении экономики. Мальчишки «косили» от служения Родине в армии. Чуть округлившиеся в формах девицы ассоциировали её с панелью. А взрослые целыми семействами покидали её, примеряя на себя более тёплое именование «историческая». И Родина ушла. Ушла на второй план, в туман, став чем-то колючим, далёким и маленьким.
В возрасте познания себя Колька во всём чувствовал свою архаичность. Уже у всех одноклассников появились дома компьютеры, а Колькины родители, как из прошлого века вывалились, заявляя, что компьютеры это источник зла, который лишает человека эстетики. Так говорил отец. Но компьютер вскоре дома появился, и его игры-стрелялки, не менее, чем на год, выкинули Кольку из реального мира.
Когда же игры надоели, Николай взял псевдоним «Ник», стал проникать в сферы Интернета, и чувствовать себя частью огромного мира.
А после окончания школы, уже на втором курсе института, Ник стал искать новые ощущения, но ни паровозик с марихуаной, ни приятные знакомства и ночи с клёвыми девчонками не давали какой-то особенной остроты, которую Ник ощущал кончиками пальцев, а найти не мог. И однажды утром он решил:
Пойду и сдамся в военкомат. А чё?! Отслужу в армии, а там, глядишь, и смысл жизни найдётся
Родители эту затею не одобрили, но препятствовать не смогли. Возмущённая мама нервно перемещалась по комнатам хрущёвки, одновременно взбивая веничком гоголь-моголь, и сокрушалась: Как можно повзрослевшему балбесу, стремящемуся к обретению внутренней свободы, внушить, что в армию идти в наши дни безумство?!