Взбешенный Семён начал бить Лену ногами по животу, по ляжкам. И, когда она обмякла на полу, он, тяжело выдувая воздух из ноздрей, немного постоял с сжатыми кулаками, вышел в кухню, зачерпнул ковшиком воду из ведра, выпил большими глотками и вышел за дверь.
Когда Лена пришла в себя, уже смеркалось. Всё тело болело. С дивана слышался храп мужа. Лена с трудом поднялась, доковыляла до двери, вышла во двор. К перилам веранды была привязана коза. Около козы стоял таз с водой и лежала охапка сена.
Лена спустилась на одну ступеньку, потом еще на одну и присела на нижней. Коза замерла, разглядывая Лену одним глазом и перестав жевать. Лена посмотрела на звёзды. Съёжилась от ночной прохлады. Тело как-то само закачалось в стороны, и из глубины живота потянулся долгий-долгий стон. Лена уронила голову на колени:
Как же так?! Как же так
Коза подошла ближе к Лене, обнюхала волосы и стала тыкаться мокрыми губами в руку. Лена подняла голову. Коза посмотрела на Лену в упор, скосила нижнюю губу и шершавым языком лизнула щёку.
Конфетки
киноварь
Одни считали Валентину слишком доброй, другие крутили пальцем у виска. А Валька с каждой пенсии покупала конфетки-карамельки, пряники, и раздавала детишкам во дворе. Дотемна сидела она на лавочке у подъезда и, завидев ещё вдалеке какого мальчонку или девчонку, чуть не бежала навстречу ему, и рассовывала сладости по карманам.
Детишки любили эти дни. Они уже знали когда выдают пенсию, и старались не пропустить щедрых угощений, или, как говорили более старшие «халявы».
Халява длилась дня два-три. Потом наступало затишье до следующей пенсии.
Ты бы, Валентина, не тратилась на ерунду-то, наставляла её соседка Нина, Ведь живёшь-то с хлеба на воду, да и вон сколько сейчас за квартиру надо платить, а у тебя и в зиме-то курточка на рыбьем меху
Ниночка, да ты не переживай, оправдывалась слабеньким голосом Валька и тоненько смеялась, как будто голос её колыхался паутинкой на ветру, Мне одной-то много ли надо?! Да и дочка моя с мужем вечно, как приедут в гости понавезут всего, что девать некуда
Ой-й! Чё такое говоришь?! Давно они у тебя были?! цокала и отворачивалась соседка, пряча сердобольные слёзы.
Да давеча вон, в прошлом месяце приезжали мои золотинушки
Соседка вздыхала, качала головой, глядя на Валентину, как на полоумную, да и спешила по делам.
А как приезжала дочка Вальки, соседка весь свой трепет, как есть, выкладывала ей Рите.
Нина Алексеевна, а вы ничего такого за мамой не замечали? выдержав паузу, но как бы невзначай, спрашивала Рита.
Ты о чём, Риточка? заглядывала в лицо соседка, стараясь разглядеть в глазах вопроса дополнительные смыслы.
Да я так А у вас такие цветочки симпатичные!это как их крокусы? переводила разговор на другую тему Рита.
А ты надолго, али погостить на часок-другой? спрашивала Нина, направляя на стол варенье к чаю.
До вечера побуду. Завтра же на работу. Ладно уже, побегу я Я ж маме сказала, что на минутку к вам, а сама
Да я ж чай нагрела, стакан-то хоть выпей
Не-е, тёть Нин, побегу. Спасибо вам. Вы, если что звоните мне
Рита совала под сахарницу денежку, и опускала глаза.
Ой, да ну что ты, Риточка, мы ж как родные произносила второпях Нина и направлялась первой в прихожую, поворачивая ключ в двери, А по вечеру, так может ко мне вместе с маменькой-то приходите, я пирожков настряпаю.
Рита для приличия кивала головой и исчезала за дверью.
А дома мать хлопотала у плиты и, рассовывая продукты и вещи по полочкам и шкафам, приговаривала:
Вот зачем столько всего навезла? Куда я это всё дену А чего Серёжа не приехал?
Это она спрашивала больше для порядку. Зять не любил навещать тёщу. С Ритой жили они уже десять лет. Серёжа оказался прирождённым бизнесменом. А ещё повезло ему, как говорила Рита. Его отец при Союзе был комсомольским шишкой. А как всё развалилось вовремя подсуетился, и при перестройке сумел-таки хороший куш у себя оставить. С этого и достаток пошёл. И это же стало подпорой для образования сына. А после женитьбы они с Ритой благоустроили своё гнёздышко, по заграницам много ездили. Рита тогда всё говорила: Не переживай, мам, вот накопим много денег, тогда и о ребёночке подумаем.
Не нравилась такая политика Валентине, но встревать в дела молодых она не смела. Глядела на взрослую дочку, и внутри еле стон сдерживала. Благоговейный такой стон, жалобливый, который она испускала ночами в подушку. А в дни пенсии торопилась накупить сладостей побольше, да раздать всем детям в округе, как будто вину свою за дочкино детство заглаживая. И всё чаще вспоминала, как в восьмидесятых