Так что же это была за война, почему она началась и какое влияние на её исход оказало Второе Роченсальмское сражение? И, кстати: если оно было вторым, то что случилось в первом? Как всегда обо всём по порядку.
Северную войну 17001721 годов Швеция проиграла России просто с треском. При упоминании завершившего её Ништадского мира у нас обычно акцентируется внимание на отвоёванных у шведов территориях, а между тем в нём ещё содержалась статья (седьмая), которая была для Стокгольма чрезвычайно унизительной, поскольку делала Россию гарантом неизменности установившейся к тому времени шведской формы правления, при которой права короля были сильно ограничены[114]. Так, например, без одобрения риксдага, то есть парламента он не мог издавать законы, утверждать налоги, назначать людей на государственные посты и самое главное объявлять войну[115]. Нашей стране это было очень на руку: оказывая давление, а иногда и прямо подкупая соответствующих политиков, она сохраняла в Швеции слабую королевскую власть, а значит могла быть более или менее спокойной по поводу того, что побеждённая соперница не осмелится на реванш. Так продолжалось почти пятьдесят лет. (Интересно, знают ли сегодняшние шведы, что в течение полувека их страна была самой настоящей российской марионеткой?)
Но вот в феврале 1771 года умирает шведский король Адольф Фредрик, и на престол этой страны вступает его сын Густав III кстати говоря, двоюродный брат правящей в России в то время императрицы Екатерины Второй[116]. Не проходит и полутора лет, как в августе 1772 года он осуществляет государственный переворот и возвращает себе почти все королевские права, утраченные его предшественниками в последние годы Северной войны. А заодно фактически наносит смертельный удар по седьмой статье Ништадского договора
Екатерина II, к слову сказать, относится к своему кузену неоднозначно. Она насмешливо величает его «толстым Гу»[117] (король был склонен к полноте), а учинённый им переворот и вовсе вызывает её нескрываемое раздражение. Правда, когда Густав приезжает в 1777 году в Санкт-Петербург, между ними возникает было некоторая симпатия. Он просит Екатерину разрешения именовать её сестрой, она присваивает ему звание члена Императорской Академии. Вернувшись в Стокгольм, шведский король, пристрастившийся к русскому квасу да щам, обращается к «сестре» с просьбой прислать ему повара, умеющего их готовить, но Екатерина, выполнив его пожелание, так и не может простить своему «брату» государственного переворота и, более того, всячески ищет пути для того, чтобы вернуть Швецию к прежней форме правления.
Они встречаются ещё раз в 1783 году в финском Фридрихсгаме (ныне город Ха́мина, на южном, балтийском берегу Финляндии, недалеко от российско-финской границы[118]). Здесь Густав предстаёт перед Екатериной со сломанной рукой: накануне во время парада он упал с лошади. «Можно ли кувыркаться перед войском!»[119] язвительно бросает она (так, чтобы он не слышал). С обеих сторон эта встреча оказывается, так сказать, с двойным дном: король стремится выведать отношение императрицы к завоеванию Норвегии, которую он планирует отобрать у своей соседки Дании, а также её планы по поводу очередной русско-турецкой войны (она начнётся через четыре года и станет для него главной предпосылкой для развязывания русско-шведского военного конфликта), а та, как раз на случай такого разрыва с Оттоманской империей, пытается заручиться его поддержкой. В общем, за ширмой любезности оба относятся друг к другу с недоверием, и уже через год Екатерина «шутливо» пишет своему кузену: «Говорят, что вы намерены напасть на Финляндию и идти прямо к Петербургу, по всей вероятности, чтобы здесь поужинать. Я, впрочем, не обращаю внимания на эту болтовню //»[120]. Трудно сказать, лукавила в тот момент русская императрица или нет (она вообще была неподражаемой притворщицей и актрисой), но весной 1788 года из Копенгагена приходят уже совершенно однозначные сведения: Густав готовится к нападению[121].
Король Швеции Густав III (17461792)
Следует подчеркнуть, что агрессором он выступать не хотел. Во-первых, помимо чисто моральных соображений, по законам Швеции объявлять войну без согласия парламента он по-прежнему права не имел[122], а, во-вторых, в этом случае король мог остаться без той поддержки со стороны ведущих стран Европы, которая для успеха ему была просто необходима. Что касается турок, то свобода рук ему была гарантирована: ещё с 1739 года у Швеции существовал с Оттоманской империей так называемый «оборонительный союз», по которому в случае нападения России на любое из этих государств, другая сторона должна была оказать союзнице соответствующую помощь. Правда, во время первой русско-турецкой войны (17681774 гг.) шведы и пальцем не пошевелили, чтобы помочь своему южному партнёру, но теперь Густав мог о своих обязательствах и припомнить: ему это было как нельзя кстати. Также благоприятно были настроены по отношению к Швеции Пруссия, Голландия и особенно Великобритания, которая активно содействовала оформлению этими странами в августе 1788 года так называемого Тройственного альянса (Triple Alliance), прямо направленного под лозунгом «сохранения баланса сил в Европе» против Франции, России и Австрии[123]. Так вот что касается нашей страны, англичане как раз опасались того, что она в союзе с австрийцами разгромит в начавшейся войне явно более слабую Оттоманскую империю, окончательно закрепит за собой присоединённый в 1783 году Крым и вследствие этого заметно усилится (как в воду, кстати, глядели!). Поэтому они с одобрением смотрели на планы Густава, подталкивали его к войне, намекали на разностороннюю поддержку (в том числе и военную), но вместе с тем также предпочитали, чтобы формально развязала конфликт Россия[124]. Французский посол в России граф Луи-Филипп де Сегюр[125] писал: «Шведский посланник в Петербурге, барон Нолькен, оставался в дружбе со мною, но был откровенен только с англичанами и пруссаками»[126]. Самой же Франции, уже бурлящей в преддверии своей знаменитой революции 1789 года, инициированный шведами конфликт не улыбался вообще, и в июне 1788 года король Людовик XVI поручил своему послу в Стокгольме маркизу де Понсу передать шведскому королю, что в этом случае тот лишится права считаться другом Франции[127]. Похожей позиции придерживалась и могущественная тогда Дания: она без обиняков заявила Густаву, что если он нападёт на Россию, то Копенгаген окажет Санкт-Петербургу прямое военное содействие (но вот если Россия нападёт на Швецию, то Дания будет соблюдать нейтралитет)[128].