Я взглянула на свой бутерброд с дешевой колбасой и проводила их завистливым взглядом. Они принадлежали этому миру блестящему, богатому, успешному Они то и дело отвечали на звонки, в то время как мой телефон молчал по несколько дней. Они решали сложные и глобальные вопросы, в то время как я думала, как бы мне убить оставшееся время с минимальными потерями. Они ворочали огромными суммами, управляли вкладами, отслеживали тенденции на рынках, в то время как я с тоской размышляла, где бы мне разжиться парой сотен, чтобы хоть как-то дотянуть до конца месяца. Они были частью этого большого механизма, а я не подходила даже на роль мельчайшего винтика. Они продавали за большие деньги свои знания, умения и потенциал роста. Мне же продавать было нечего, кроме тела сомнительной привлекательности.
Вдруг зазвонил телефон. У меня? Я вздрогнула от неожиданности. Кому могло прийти в голову искать меня?
Работа есть, я сразу узнала хриплый голос блондинки из бюро по трудоустройству и впервые обрадовалась, услышав ее. Но тяжелая. Не потянешь.
Потяну! пообещала я. Неужели? Что она предложит на этот раз? Модель? Нет, для модели я тяжеловата. Телеведущая? Нет, кажется, картавлю.
Сиделка, сказала блондинка. Я тут же представила ее длинные ногти, которые равнодушно барабанят по клавишам, пока она беседует со мной по телефону. Женщина, старая. Плохо слышит. Плохо ходит. Ищет сиделку. Три уже отказались. Пойдешь?
Пойду, ответила я и тоскливо вздохнула.
Глава вторая
На следующий день я отправилась на работу. Дверь мне открыл высокий мужчина средних лет, лысый, худощавый, с несколько брезгливым выражением лица.
Вы из агентства? спросил он, окинув меня оценивающим взглядом.
Да, ответила я на иврите.
По-русски говорите?
Да, ответила я.
Это хорошо.
Мужчина буравил меня взглядом маленьких, умных глаз.
Я должен вас предупредить, сказал он хриплым, грубым голосом, мама человек тяжелый. С ней сложно ужиться. А вам придется видеться каждый день, по много часов Вы понимаете?
Понимаю.
Он продолжал изучать меня. Невысокая, коренастая, я никогда не блистала красотой, и если раньше спасало очарование юности, то теперь и оно стало меня покидать.
Не думаю, что вы понимаете, сказал мужчина.
Я съежилась под его тяжелым, пытливым, недовольным взглядом.
Мне нужна работа.
Он промолчал.
Присядь здесь, указал он на стул возле круглого столика, покрытого клеенкой.
Я осмотрелась. Это была маленькая квартирка, опрятная, но несколько запущенная. Стены и потолки давно не белены, а в углах заметны следы плесени. Окна чистые, но рамы в некоторых местах расколоты. На полу кое-где виднелись трещины, на стенах подтеки. В единственной вазе, стоявшей на небольшом полированном столе, давно засохшие цветы. На выцветшем, то ли розовом, то ли фиолетовом, диване пыльные подушки.
Это она? послышался старческий голос.
Мама, ты только не волнуйся.
Я встала. Из темной глубины коридора медленно выползала старуха. Опираясь на ходунки, она с трудом двигалась по направлению ко мне. В комнате было жарко, но кондиционер не включали. Старуха, одетая в легкий халат и теплые тапки, согнувшись над ходунками, еле-еле передвигала ногами, при этом не забывая недобро поглядывать на меня.
Наконец она доплелась до стола и плюхнулась на стул, где я только что сидела.
Ну? она вопросительно посмотрела на меня.
Здравствуйте! Я пыталась говорить, как можно вежливей. Я Ева.
А мне какая разница? Старуха сразу же поставила меня на место.
Удивительно несмотря на дряхлость и немощность, глаза у нее были живые и умные. Темные, глубоко посаженные, с сохранившимися ресницами, они смотрели внимательно, словно заглядывая в самое сердце.
Что умеешь делать?
Вообще-то, в мои обязанности входит ухаживать за вами. Я попыталась встать в защитную позицию.
Она только усмехнулась:
Гулять я не буду. Не в детском садике.
Хорошо.
Готовить мне не надо, я твою отраву есть не буду.
Хорошо.
Читать мне не надо, сама грамотная.
Понятно.
Телевизор я не смотрю, там сплошная дрянь.
Ясно.
Что тебе ясно? Что ты тут делать собираешься?
Я была совершенно обескуражена. Делать мне действительно было нечего, разве только окна мыть
Окна мыть.