Фуко много говорил о характерном для Нового времени переплетении правоохранительной деятельности с психиатрией и своего рода «педагогикой».
Начиная с XVIII XIX вв., правоохранительная система уже не ограничивает свои функции наказанием, но стремится исправлять, перевоспитывать, «исцелять» (guérir). Точнее говоря, само наказание теперь мыслится не столько как возмездие за преступление, сколько как «метод исправления» (technique de lamélioration) правонарушителей41. Судебный приговор это «не просто суждение о виновности с ним сопряжена оценка нормальности и предписание, каким образом можно добиться нормализации»42.
«Нормализацией», то есть исправлением правонарушителей, суды и пенитенциарные учреждения занимаются совместно с экспертами-психиатрами. Последние и выступают в роли «советников по делам о наказаниях»43, вынося свои вердикты опасен ли осужденный на свободе, насколько успешно он перевоспитывается и т. д.
Практическое сотрудничество между юриспруденцией и психиатрией Нового времени сопряжено с их концептуальной близостью. Юриспруденция XVIII XIX веков склоняется к тому, чтобы интерпретировать преступления как отклонения, которые нужно пресечь и исправить можно сказать, «вылечить». Со своей стороны, психиатрия XIX века включает пространный список преступлений в сферу своего интереса, усматривает «сходство между криминальным и психопатологическим поведением»44.
Несомненно, предметы юриспруденции и психиатрии отличаются друг от друга. Однако, несмотря на различия между ними, эти две дисциплины действительно заняты общим делом. Они выносят суждения об отклонениях от нормы, о неприемлемых формах поведения и тем самым устанавливают саму норму.
Конечно, в определении и переопределении нормы участвовали (точнее говоря, продолжали участвовать) не только юриспруденция с психиатрией, но и религиозные институции, и семья, и искусство и т. д. Фуко этого совершенно не отрицает. Однако участие других институтов в установлении и поддержании нормы не было чем-то новым. Род/семья и религиозные структуры занимались этим с незапамятных времен.
Напротив, формирование экспертократии, тесно связанной с «исправляющей» юриспруденцией это историческая специфика Нового времени, эпохи Модерна. В известном смысле можно сказать, что норма, определяемая главным образом юриспруденцией и психиатрией (или даже исключительно ими) это идеал эпохи Модерна. Человек и гражданин должен быть свободен самостоятельно решать, как себя вести, что делать, чего не делать до тех пор, пока он не нарушает закон и исполняет контракты, которые заключил.
Nota bene! Сторонники безгосударственного устройства могут в предыдущей фразе опустить слово «закон» и далее, в каждом фрагменте, где упоминаются «законы и контракты», читать просто «контракты». Для предмета обсуждения от этого ничего не изменится.
Для того чтобы соблюдать закон и исполнять контракты (а также для того, чтобы нести ответственность за их нарушение), человек должен быть дееспособным. Точнее говоря, дееспособность и сводится к способности заключать контракты, понимать содержание законов и контрактов, не забывать об их наличии и сообразовывать с ними свои решения, даже если для этого требуется подавлять какие-то свои желания и эмоции.
«Нормальная», социально адаптированная личность это и есть человек, во-первых, дееспособный и, во-вторых, законопослушный. Он имеет способность соблюдать законы и исполнять контрактные обязательства, и он на деле применяет эту способность.
Конечно, у «нормального» человека может возникнуть побуждение совершить преступление или нарушить договор. Но он помнит о нормах и не следует этим побуждениям. Он действует без внешнего принуждения, без полицейских и тюремщиков за спиной но везде носит с собой своего собственного «внутреннего надзирателя».
Контркультурные движения второй половины XX века попытались низвергнуть как «внутреннего надзирателя», так и «внешние» социальные институты и практики, определяющие и поддерживающие норму. Критики культуры интерпретировали норму как репрессию, а свободу нормальных людей распоряжаться своими делами по своему усмотрению как иллюзию, наброшенную поверх этой репрессии. Их совершенно не вдохновляла свобода, для успешного пользования которой человек должен обуздать себя, стать сдержанным, благоразумным, расчётливым, трудолюбивым и т. п.