Здесь уместно вспомнить хрестоматийный пример: античные и средневековые общества могли осуждать или не осуждать, преследовать или не преследовать людей за сексуальные акты определенного вида (на средневековом юридическом языке называвшиеся «содомией»). Но именно медицина и физиология последних веков интерпретировали склонность к этим актам как личностную характеристику сначала как психическое заболевание, а потом как ориентацию/идентичность.
Всякий раз, когда мы формулируем представление о некоторой «идентичности», мы устанавливаем определенную норму, которой одни люди соответствуют, а другие от неё отклоняются. Классификация людей с помощью характеристик, относящихся к аффектам или физиологии, и контроль над людьми так, согласно Фуко, функционирует «нормализующее общество», une société normalisatrice36.
Говоря о «нормализующем обществе», Фуко не имеет в виду ни «общую волю», этого фиктивного носителя суверенитета в духе Ж. Ж. Руссо, ни какую-либо единую организацию, удерживающую власть, ни даже «правящий класс» в марксистском смысле. Власть в понимании Фуко это крайне децентрализованный феномен. Он писал, что власть «производит себя в каждый момент времени, в каждой точке или, скорее, в каждом отношении между одной точкой и другой. Власть присутствует повсюду не потому, что она всё охватывает, но потому, что она возникает везде <> власть, это не институт, не структура, и не могущество, которым наделены некоторые люди: это название, которое мы используем для обозначения сложной стратегической ситуации в определенном обществе»37.
Иными словами, власть устанавливается и воспроизводится повсеместно и непрерывно, в рамках различных, хотя и коррелирующих друг с другом отношений между людьми.
Конечно, власть осуществляют различные административные и правоохранительные ведомства; но также этим занимаются научные, медицинские, образовательные учреждения, культурные институции, предприятия, семьи, церкви и т. д. Как они это делают? Именно так, что все они формируют, применяют, навязывают, внушают, воспроизводят определенные нормы. Причём это не только и не столько «негативные» нормы (запреты делать то или это), сколько «позитивные» нормы описания и характеристики «идентичностей». Воспринимая эти нормы, люди соотносят с ними свои аффекты и состояния. С помощью этих норм люди оценивают свою жизнь как успешную или неуспешную, удовлетворительную или разочаровывающую.
Усматривая в нормах мощный инструмент власти, современные левые (противники иногда называют их «культурными марксистами») развернули настоящую войну против этих орудий угнетения. Как оценивать эту военную кампанию левых?
Легко критиковать её «эксцессы» например, ситуации, когда люди (особенно несовершеннолетние) физически изменяют пол а потом, разочаровавшись в этом решении, пытаются хотя бы частично исправить непоправимый ущерб38; или когда травле за «расизм» подвергаются очевидно непричастные и невиновные люди, вроде преподавателя правовых основ журналистики, который во время занятия произнёс страшное n-word, дословно цитируя материалы судебного дела 1990-х годов39.
Но возможна ли именно принципиальная критика левого подхода критика его оснований, а не эксцессов и «перегибов»? Полагаю, что такая критика возможна.
Следует обратить внимание, что борьба с нормами и стереотипами вовсе не приводит к их исчезновению. Академическое сообщество, образовательные учреждения, административные органы и массовая культура продолжают совместными усилиями выделять и демонстрировать, делать известными и одобряемыми определенные идентичности и образы жизни. Можно согласиться, что, с одной стороны, культурные войны приводят к увеличению числа таких идентичностей. Это наглядно проявляется в удлинении общеизвестной аббревиатуры, обозначающей гендерные меньшинства. С другой стороны, культурные войны левых приводят к весьма жесткой унификации. Как уже упоминалось выше, левые научились видеть власть, подчинение власти или борьбу с ней практически в любых отношениях между людьми. Однако подчинение власти или борьба с ней это политический вопрос, политический выбор. Поэтому эстетические вкусы и кулинарные пристрастия, бытовые привычки и хобби, научные интересы и сексуальная ориентация в общем, буквально любое предпочтение и любая жизненная ситуация интерпретируются как политические действия. Границы между разными сферами жизни стираются окончательно; все остальные сферы поглощаются «политией». Частная жизнь любого человека теперь может оцениваться и контролироваться как политическая деятельность.