Что касается рассказов разных религий об их основателях и полученных теми откровениях, то объективная, убедительная для верующих и неверующих проверка этих рассказов невозможна, потому что откровение (если под «откровением» понимать получение людьми информации из некоего сверхприродного источника) невоспроизводимо по определению.
Если бы мы научились его воспроизводить, это означало бы, что речь идёт не о сверхъестественной передаче информации, а о чисто человеческом или, во всяком случае, природном переживании/состоянии.
А если мы не умеем его воспроизводить как проверить, что переживали основатели религий и их преданные последователи? Не было ли это иллюзией или самовнушением, а то и вовсе позднейшей выдумкой других людей?
Если же абстрагироваться от Бога, то объективный моральный порядок тем более невозможен. Можно проверить и доказать, что определенные средства могут вести (или, напротив, не могут вести) к определенной цели. Но по определению невозможно доказать, что человеку следует стремиться к таким, а не к другим целям.
Иногда говорят, в духе Айн Рэнд, что человеку следует выбирать себе такие цели, которые способствуют сохранению или улучшению жизни. Сохранение и улучшение жизни понимается сторонниками этой точки зрения как самоочевидная и бесспорная мета-цель. Однако это не так.
В человеческой жизни есть место не только удовольствиям, достижениям, радости, счастью, но и боли (физической и эмоциональной), осознанию своей уязвимости и смертности. Какие аспекты жизни перевесят радостные или болезненные? Сочтет ли человек саму жизнь как таковую страданием или благом, желательным или нежелательным явлением? Это не очевидно и не может быть очевидно априори, даже если принять во внимание, что значительную часть болезненных аспектов можно смягчить или нейтрализовать.
Конечно, большинство людей как-то смиряются с неизбежными болезненными аспектами своего существования но есть и те, кто лишают себя жизни. А есть люди, которые живут потому, что считают самоубийство большим страданием, чем саму жизнь но и жизнь они, тем не менее, переживают как страдание, а не как благо. Из размышлений над этими вопросами в последние десятилетия выросло целое движение «анти-наталистов», которые отрицают ценность жизни и пропагандируют отказ от рождения новых человеческих существ34.
Я не призываю с ними соглашаться но говорю о том, что ценность жизни не является какой-то изначальной и объективной данностью. Парадоксальным образом стремление к счастью, интерпретируемому как субъективно переживаемое удовлетворение, может привести и к отказу от жизни потому что жизнь далеко не всегда приносит удовлетворение.
Современную цивилизацию, склонную представлять себя как фабрику по производству счастья, критикуют не только справа, но и слева. Бессмысленно отрицать, что в течение последнего полувека левая критика была гораздо более известной и существенно более влиятельной, чем правая критика. Хотя бы поэтому о ней тоже нужно сказать несколько слов.
В отличие от консерваторов, левые не отрицают, что стремление к счастью может и должно быть основным смыслом как индивидуального, так и коллективного человеческого существования. Однако левая критика утверждает, что в современной западной культуре человеческие стремления порождаются отнюдь не свободным самоопределением индивидов. Наши представления о счастье, об успехе, о благополучии и т. д. это навязанные нам конструкты.
Наибольший вклад в обоснование этого постулата внёс, наверное, Мишель Фуко. Он действительно заслуживает внимания, хотя бы как проницательный исследователь и критик экспертократии характерного для нашей цивилизации переплетения профессиональных сообществ и государственной администрации.
Фуко много писал о становлении и развитии в XVIII XX веках различных «человековедческих» дисциплин (таких, как физиология и медицина, психиатрия и психоанализ, педагогика и демография и т.д.), которые накапливали и применяли знания о человеке как о подконтрольном и управляемом объекте.
«Стратегия» этих дисциплин, по Фуко, такова: вытащить на свет определенные аспекты человеческих аффектов, физиологии, поведения и характеризовать людей с их помощью, на их основе. Например, говоря о стратегиях описания/представления сексуальности, Фуко пишет: «эта власть не исключает сексуальность, а включает её в [описание] тела как способ характеризовать индивидов»35. Характеристики, данные индивидам, в свою очередь становятся тем, что идентифицирует этих индивидов в их собственных глазах и в глазах окружающих.