Скандинав неожиданно перевёл взгляд на меня и вытянул вперёд большую, покрытую рыжеватой порослью руку. В середине ладони лежала коллекционная марка Норвегии времён немецкой оккупации. Я вздрогнул.
Карта? удивлённо вздохнула Алиса.
Её правое плечо начинало дрожать. Я хорошо знал этот жест.
Бубновый валет, старая колода, правого угла нет, начал отчаянно строчить я, поглядывая по сторонам.
Я ведь даже не заметил, как скандинав переместился грёбаный Локи с пропорциями Тора. Неожиданно мои глаза упёрлись в молодого худощавого мужчину с большими оленьими глазами и огромным профилем его нос и лоб нависали над маленькими губами, как неровная скала. Мужчина задумчиво почесал небольшую чёрную бороду и напевно протянул в мою сторону:
Вы русссский?
Он слишком сильно надавил на звук «сссс», из-за чего его речь приобрела характер змеиного шипения. Впрочем, он и сам знал за собой эту слабость: я понял это по озадаченному выражению умного смуглого лица.
Вы армянин? спросил я, с интересом заглядывая в эти большие страдальческие глаза великомученика, которые бывают почти у всех представителей этой нации.
Отчасти, уклончиво ответил смуглый. Меня зовут Алавердян. Как вы очутились здесь? По приглашению Ди или кого-то из знакомых?
А это так важно? деланно удивился я.
«Переигрываешь», написала в воздухе тонкая Алисина рука. «Pretty language, пробормотала американка, очевидно, думая привлечь моё внимание. Я нарочно не поддавался.
Это очень важно, со значением произнёс армянин. От этого зависит то, будем ли мы дружить или враждовать с вами.
И тут я только заметил пакистанца. После неудавшегося разговора с американкой он уставился в телефон, из которого по временам слышалась навязчивая поп-мелодия. Краем глаза я заметил, что он смотрит клип какого-то гёрлз-бэнда, но саму музыку предпочитает не слушать. «Клянусь четой и нечетой, клянусь мечом и правой битвой, мужик, я тебя понимаю», мысленно поддержал я старания соотечественника Беназир Бхутто в борьбе со сладострастием. Но мне было суждено ошибиться: парень оторвался от коротких юбок и поднял глаза на армянина, произнеся раздельно и по слогам:
Тогда. Я. Вам. Противник. Ахмад Хан-Назли. К вашим услугам.
Американка ахнула. Очевидно, она прекрасно знала, на что он способен. Скандинав поиграл желваками и угрожающе подался к армянину.
Я с Ахмедом. Кто против, мать твою, а?
Все обернулись. Я увидел множество разных, обычных и необычных лиц, пресветлых ликов, отвратных морд и на всех читался азарт и готовность даже не соревноваться, а грызть кости своих соперников. Молодая французская актриса, которую вы все наверняка видели, плотоядно облизнула губы.
Ж-жесть, выдохнула Алиса.
Ей было по-настоящему страшно, потому что её тонкие подвижные и радостные черты неожиданно застыли, а полная нижняя губа выпятилась вперёд.
Я знал, что именно я должен был сделать. Я видел это даже в стеклянных глазах бронзовых собак, горящих фосфорическим, поистине адским светом. Тут только я заметил, что на смешной табличке с приветствием в слове «Welcome» буква «L» была неожиданно красного цвета, отливавшего на свету, как дорожный знак.
Я громко вздохнул и просто, как бы между делом, произнёс:
Ну, я. Я капитан второй команды.
Так держать! Обожаю вас, русских!
Особенно вашего президента! Как он лихо на медведе рассекал!
Путiн це лютый ворог украинського народу, раздался одинокий голос, не скрывавший, впрочем, иронических нот.
Доброго вам здоровья, пан Шнейдерман! Дякую, що я миллионер! расхохотался другой смуглый человек.
Я тихо сидел: нарываться сейчас смысла не было. Надо было дождаться Ди, и уже тогда
Мой взгляд неожиданно поймал странный блеск в глазах шведа. Да, добрый лесной человечище был представителем именно этой нации недалеко от начала спины, сзади, на красной от напряжения нести туповатую и косматую голову шее, отчётливо виднелись очертания неплохо набитого трекрунура. Зрачки викинга были неестественно широкими.
Берсерк он, наш Снорри, вздохнула американка и примирительно посмотрела на шведского гиганта.
Рыжие кулаки плавно и словно бы нехотя разжались.
Алиса зашлась от подавленного хохота. Я прекрасно знаю этот смех: она поднесла левую руку к губам, как будто бы поправляя светлую прядь своего топорщившегося в разные стороны каре, а её глаза тем временем то увеличивались, то уменьшались, образуя небольшие морщинки. Рот её, светло-алый моллюск на белоснежной скатерти, был прикрыт, но я уже ощущал острые ракушечные края, которые впивались в нижнюю, немного отвислую, «габсбургскую», как она это называет, губу. Я смотрел на неё и ощущал внутренний, смутно осознаваемый протест против её смеха. Я хотел сломать его, как ломают ветки деревьев, пока не раздастся их жалобный холодный хруст. И точно так же я желал услышать её смех полностью. Или плач. Или возглас изумления. Или что-то ещё?