Никольский удивленно посмотрел на Чеботаря и голосом Кацубы скомандовал:
– Курсант Чеботарь, подъем! Курсант Чеботарь, отбой!
Все заржали. Чеботарь даже головы не поднял.
– И после всего этого! – всплеснул руками Никольский. – Господа офицеры! На наших глазах гибнут лучшие люди!..
– Не успеть нам выпуститься до конца войны... – задумчиво произнес Чеботарь. – Не успеть.
– Не имело смысла нас с фронта снимать, – сказал Никольский.
– Я бы «За отвагу» получил... – мечтательно сказал Сергеев. – Меня представили, а дать не успели.
– Не свисти, – махнул рукой Менджеридзе. – Если бы представили, давно прислали бы. За что тебе «За отвагу» давать?
– Значит, было за что, – упрямо сказал Сергеев. – Тебя не спросили...
– Четыре рапорта подавал, – виновато сказал младший лейтенант Пугачев. – Шесть человек из нашего выпуска уже Героев имеют.
Взлетали и садились самолеты. Рев двигателей на аэродроме не замолкал ни на секунду.
– Пугачев! – закричал Хижняк с командного пункта. – Кончай перекур! По машинам!
Все вскочили. Стали надевать парашюты. Застегивая грудной карабин подвесной системы, Чеботарь сплюнул окурок и сказал, ни к кому не обращаясь:
– Не успеть нам до конца войны. Без нас кончат... Без нас...
И все побежали к самолетам.
– Еще раз такой крен заложишь, не знаю, что с тобой сделаю! – на бегу сказал Пугачев Сергееву.
– Все будет в порядке, товарищ младший лейтенант! – крикнул Сергеев.
* * *
Несется к земле учебная спарка. Белый крест – цель, на которую пикирует бомбардировщик, – неумолимо растет на глазах у Никольского. Стрелка высотомера бежит против привычного направления.
– Вывод!!! – кричит инструктор.
Никольский включает автомат вывода из пикирования. Помогает штурвалом.
И вот уже машина, описав гигантскую параболу, мчится в горизонтальном полете.
– Ну как?! – восторженно орет Никольский.
– Спокойно, спокойно... Хорош.
* * *
– Внимание! – командует инструктор Чеботарю в воздухе.
– Есть внимание! – Глаза у Чеботаря сужены, лицо напряжено.
– Боевой!
– Есть боевой!
– Держи курс, чтобы не шелохнулся! Замри!
Это при скорости-то четыреста километров в час!
– Цель!
– Вижу...
– Сброс!
Чеботарь дергает за рукоять бомбосбрасывателя. Несутся к земле две бомбы...
– Молодец, Чеботарь!
– Все равно не успеть... – говорит Чеботарь.
* * *
– Менджеридзе, – кричит капитан Хижняк, – ты что, сдурел?! Прибери газы. Не на истребителе!..
Ха-а-рашо! И вот только так. И внимательно.И аккуратненько левую ножку! Ма-а-ладец!..
– Жил на свете Джонни-подшкипер, плавал семнадцать лет... – не выдерживает восторга Менджеридзе.
– Отставить! Следи за горизонтом, кукла чертова!.. Распелся!
* * *
Страшный, нарастающий вой... Бьет пламя из-под правой полости. Горит двигатель... Несется самолет к земле... Беззвучно кричит Сергеев, сбивает с себя пламя...
– Прыгай, – хрипит младший лейтенант Пугачев и все пытается и пытается вытянуть машину в горизонтальный полет. – Прыгай, сволочь!..
В ужасе, кошмаре, в чудовищной неотвратимости вжимается в кресло Сергеев.
– Прыгай!!!
Земля... и взрыв!
Жил на свете Джонни-подшкипер,
Плавал семнадцать лет,
Знал заливы, моря, лагуны,
Старый и Новый Свет... —
негромко, врастяжку поет пьяный Никольский.
Он лежит у себя на койке, задрав ноги в сапогах на металлическую спинку, и неумело перебирает струны старенькой гитары, оклеенной вырезанными из бумаги цветными самолетиками.
Около него сидят Менджеридзе, Чеботарь и еще несколько курсантов. Остальные шатаются по казарме, курят в предбаннике, бродят вокруг барака. Полетов нет, занятия отменены.
Между рядами коек идет Кацуба. Курсанты встают, снова садятся.
Есть Союз, советская страна-а-а,
Всем примером служит она-а-а...
Там в заливе, где море сине,
Где голубая даль...