Будьте осторожны с этой книгой перед вами не просто сухие буквы или фразы. Это живая материя, преобразованная и подаренная людям душа истинного ПОЭТА. Она хрупка и ранима, но в то же время она сильна и не боится упасть в Бездну, потому что знает заранее: не разобьётся, а взлетит ещё выше к тем высотам, которые безусловно покорятся безграничному обаянию автора.
Мир крутится, вертится, гуглится,
и прячутся в «лайки» эмоции,
но мальчик идёт по улице.
Мальчик будущий Моцарт.
Он тащит футляр, он топает,
засматриваясь на вывески.
Идёт, повторяя «Во поле»;
высокие ноты и низкие.
Автор, написавший эти строки, возможно, даже и не догадывается, что написал он их о самом себе. Он и есть тот самый «мальчик с футляром», который идёт по улице, являя собой ту самую универсальную точку отсчёта, с которой начинается всё по-настоящему важное в жизни человечества.
Он идёт а значит, земля продолжает вертеться, а вместе с ней вертится множество галактик и планет, приближающих нас к свету истины.
Член Московской городской организации Союза писателей России, член клуба Центрального Дома Литераторов, лауреат и дипломант российских и международных поэтических конкурсов
Елена СеврюгинаГород февраля
Шальной февральский город,
я тоже дуралей.
Вечернего кагору
себе и мне налей.
Взгляни в глаза по-братски.
Возьми за локоток.
Хочу стихами Барских,
а выйдет поздний Блок.
Ах, город-городишко,
веди сюда врача,
излечивать одышку
бутылкой первача.
А впрочем, много ль надо
целительной воды
вдоль парковой ограды
до дома проводи.
Обнимемся, мой друже!
Что виснешь на дверях?
И мне немного душно
в последних февралях,
и я словами вспорот,
и речь, что в лодке течь.
Прощай, февральский город.
А хочется до встреч
Февраль. Днём
День лежал, читая дольники
про февраль и всё такое.
Кот дремал на подоконнике,
меж геранью и алоэ.
Чаем чёрным пахло в комнате,
мёд в стакане растворялся.
Стих черствел, нуждаясь в «комменте»,
очевидный и напрасный.
За окном, с библейской радостью,
снег валил не уставая.
Я поглядывал на градусник
да на уровень вай-фая.
И зимы дыханье ровное
изгибалось у порога.
Время шло тихонько в оное,
оборачиваясь строго.
Глушь
Суд небесный покамест «гуманн».
Исповедан? Иди и греши.
Первый снег и последний туман
не событие в нашей глуши.
Здесь собранием полным дома
в тесноте и обиде стоят.
Не читай этих полок тома.
В них конец и начало на «я».
В доме первом мужик и вискарь,
по столу кулаком, всё старо
В доме два обитает сыскарь.
В каждом первом и каждом втором.
И так далее, и ну и пусть.
Где б молился о чём, и о ком?
Я вернусь в эту глушь, я вернусь
правду пить и давиться глотком.
приготовишь чернила плакать
Приготовишь чернила плакать;
Понесёшь невтерпёж прольёшь.
Кто-то будущий скажет: «Ах, как!»
Кто-то нынешний фыркнет: «Ложь»
Оботрут рукавами клерки,
типографский оставив след.
До смешного как это мелко
по сравнению с вёрсткой лет!
Оттого и века смешались.
Потому и февраль не враль,
выбирая, верша, решая
кто великий кого не жаль.
Зимние сны
Всё те же сны, не в масть пиковые.
Ответчицею зима.
И как ты их не истолковывай,
и в раковину не смывай,
уже убежище альковное
душевное, под закрома,
теснит излишки дневниковые
затянутого письма.
И снова ночь, и сны пиковые,
но в краешке чужого сна,
висит счастливою подковою,
ответившая зима.
Зимнее окно
Гляжу в окно и ничего.
Вернее, там одно и то же:
несёт соседка птичий корм,
следит за этим пара кошек
Типичный день, типичный двор.
Качели, мусорка, машины.
Куда бы мой не ткнулся взор,
там всё измерено «аршином».
Из года в год всё тот же сюр
в окне, за окнами, из окон: