Разбираться придётся вам вплоть до скончания дней
Может лучше забыть, может лучше простить, и случайно
Позабыть и сами про какой-нибудь свой юбилей
Крещение
В этот мир мы пришли беззащитными и без надежды
Кроме мамы своей не пускали к себе на порог
Никого. И, однажды, одев нас в красивые наши одежды,
В церковь нас принесли, чтобы Бог познакомиться мог.
Чтобы Бог принял нас и безгрешные чистые души
В лоно церкви своей и на жизнь нас крестом осенил,
Ну, а мы почему-то маму звали и Бога не слушали
И не знали пока, сколь он сердцу был нашему мил
А потом против воли нас купали в холодной купели.
Мы сердились, конечно, но пока не умели сказать
И поэтому мы, что есть силы, конечно, ревели
И купались в своих детских, но настоящих слезах
Вот бы всем нам собраться
Вот бы всем нам, друзьям,
За столом бы однажды собраться
Посмотреть друг на друга, вместе выпить и погоревать
Нам о тех, кто не смог к нам сегодня по жизни добраться,
Кто в дороге застрял, в жизни всякое может бывать
Ну, а с теми, кто здесь, мы устроим свой пир на весь мир.
Правда, годы не те, чтобы водкою нам упиваться,
Да и жизнь это жизнь, а совсем не какой-то трактир,
Да и мы не юнцы, чтоб пред жизнью своей рисоваться
Вспомним годы свои, вспомним девочек наших красивых.
Я надеюсь, что жён вы собой в этот раз привезли.
И наполнятся наши сердца молодецкою силой.
Жаль, что молодость нашу мы сюда пригласить не смогли
Но кончается всё этот вечер и последняя встреча.
И скорее всего, встречи нашей не будет теперь.
Будем честными с жизнью и с собою, никто здесь не вечен,
Но для старых друзей навсегда здесь открытая дверь
Молдова
Прекрасная Молдавия Молдова!
Край Лаутаров и приют Поэтов
Как я б хотел тебя увидеть снова
И поболтать бы с Пушкиным при этом
Чтобы потом поехать с ним к цыганам
И там бы в таборе у яркого костра
С цыганкой молодой нам полупьяным
Рвала бы душу скрипка до утра
Но к Пушкину меня не допускают
И в Кишинёв мой поезд не идёт.
И с ним теперь не встречусь я. Я знаю
Цыганский табор мимо нас пройдёт
Теперь, увы, давно другое время
И Кишинёв давно уже другой
Да и о Пушкине здесь молодое племя
Уже не знает: это кто такой?
Здесь больше нет земли обетованной
Для душ ранимых, чистых и святых,
Но всё равно хочу я, как не странно,
В Молдову. Мне не надо мест иных
Без Пушкина по улицам знакомым
Ещё хоть раз, в последний раз, пройтись
До пушкинского, милого мне, дома
Но всё за нас теперь решает жизнь
Масленица
Раннее утро. Лишь дворники ходят
По первому снегу с лопатами вновь.
Такая работа у дворников вроде,
Но явная к снегу у них нелюбовь
И дядьки небритые ругаются тоже
По первому снегу непросто идти
Не уж то никто из прохожих не может
Зиме наступившей слов добрых найти?
Зачем же тогда мы её ожидаем?
И ёлки зачем, наряжаем всегда,
Когда мы всю зиму по лету страдаем,
И ждём с первых дней: ну когда же, когда
Закончится эта зима со снегами
С морозами вечными и с зимней тоской?
И знать потому этот праздник с блинами
Такой долгожданный Далёкий такой
Воробей
Когда шла драка, он кричал всем: бей
И прыгая вокруг, сам был арбитром
Он маленький, тщедушный воробей
Несчастный птах, судьбою чуть прибитый,
Всегда мечтавший быть не тем, кем есть,
А птицею высокого полёта
Но был способен только лишь на месть,
На воробьиную, причём, и то, хоть что-то
И в нашей стае птичек есть таких,
С душою воробьиной, очень много
Под маскою крутых орлов, но их
Желающих летать почти до Бога
Всегда один и тот же ждёт финал:
Привязанным к Земле высот не ведать
Но воробей об этом вряд ли знал,
Всё прыгал и чирикал про победы
О грустном
Куда себя мне деть не знаю
И маюсь вот уже три дня
Видать, и муза выходная
И отдыхает от меня
Ей надоело быть со мною
Опять пишу совсем не то
То про соседа за стеною,
То про пиджак, то про пальто