Год красного петуха
Книга вторая
Сергей Виноградов
© Сергей Виноградов, 2018
ОКТЯБРЬ
Пятница, тринадцатое
Полночь. Пятница. Тринадцатое.
И не полная луна,
Значит, можно отоспаться
Ночью будет тишина
Будут оборотни тихо
В эту ночь, как люди, спать
И в лесу лесное Лихо
Тоже, видимо, дремать
Полнолуние не скоро,
Так что будем, братцы, жить!
Кто-то прямо у забора
Ляжет спать, а кто-то пить
Будет до утра с подругой
За нечётное число
Только оборотням туго
Нынче им не повезло!
Грустно
Сижу. Курю. Растёт гора окурков.
Проходит жизнь, как фильм, передо мной
И я в том фильме сам среди придурков,
Обиженных судьбой, да и страной.
Мне грустно от того, что на исходе
Остатков лет и я вдруг осознал,
Что жил не так, не то я делал вроде,
Теперь вот жду предсказанный финал
Ненужный никому стране и людям,
Друзьям ненужный, да и сам себе.
А может просто прошлое забудем,
И плакаться не будем о судьбе?
Я прошептал душе своей пропитой,
Очередной окурок затушив.
Душа молчала. Лишь сомнений свита
Вокруг меня шепталась: вроде жив
Вспомнил всё
Я вспомнил всё: что было не было,
Кем был и не был никогда,
Такое же, как нынче, небо,
Послевоенные года,
Когда родился мальчик где-то
И этим мальчиком стал я
И в августе далёким летом
Мною пополнилась семья.
Потом я вырос и однажды
Забыл про всё: про мать, про дом,
Стал слишком смелым и отважным,
Оставив встречи на потом.
Я строил жизнь свою умело
Сам по себе, как я хотел.
И к маме мне порой хотелось,
Но было слишком много дел.
И вот однажды мне приснился
Я очень старый и седой,
Как будто к маме я явился,
А мамин дом давно пустой
Всё тот же стол и табуретки
И тот же старенький диван,
В буфете мамины таблетки,
В шкафу знакомый сарафан
Я вспомнил всё. Но слишком поздно.
Теперь мне маму не вернут
Ни покаяние, ни слёзы
Даже на несколько минут
Но я и в снах её не встречу
И от того давно не сплю.
Напрасно ставлю Богу свечку,
Я и за век не отмолю
Мой грех великий перед мамой.
Я вспомнил всё. Все наши дни,
Но в молодости все упрямы,
Нам часто просто не до мамы,
А в результате вновь одни
Страна уродов и шутов
На карнавале жизни я лишь шут,
Не прячущий своё лицо под гримом,
Я каждый день свой правый суд вершу,
Но все мои слова проходят мимо
Мимо пустых сердец и мрачных душ.
Напялив на себя чужие маски,
Они несут свою святую чушь,
Немного правды, очень много ласки
И вот уже обласканный народ
Валит толпой на митинги и сходки,
А тот, под маской, истинный урод
Ведёт народ уверенной походкой
В свой будущий февраль или октябрь,
И вдоволь насмеявшись над шутами,
Ещё не понимает, что он раб,
Смеётся над собой, а не над нами
Когда-нибудь прозреет вновь страна
И с идолов своих все сбросив маски,
Увидит вдруг под маской сатана,
И всё, что обещал он, просто сказки.
Все истины достаточно просты,
К тому же их не раз мы проходили:
Нам правду говорят всегда шуты,
Какая есть. Но мы, видать, забыли
Двадцатый век
Двадцатый век век революций,
Добра и зла. Любви и бед.
Век смены вех и Конституций.
Век поражений и побед
В двадцатом веке я родился
И, значит, век двадцатый мой.
Я вырос с ним и с ним простился
Уже далёкой, той зимой
Теперь о нём осталась память
И много лжи о нём вокруг.
Сменилось всё: страна и знамя,
Сомкнув тысячелетний круг
И вот уж новые герои
Возводят вновь на пьедестал
Те буржуазные устои,
Что век двадцатый разметал
Народу дав мир и свободу
И я был счастлив в веке том.
Век двадцать первый век разброда,
Где все забыли о святом.
О долге, совести и чести,
О том, что не в чести давно
А мне с двадцатым веком вместе
Остаться в прошлом суждено.