– Он посмотрел на племянников. – Нынче примеры праведные никого не питают и никому не нужны, но вот матушка ихняя, жена моего брата покойного Василия, не даст соврать. Как мы простыми коробейничками, втроем с Аннушкой, голью перекатной в Одессу прибыли...
На глазах Анны Ивановны показались слезы умиления.
– От Херсона до Николаева все ножками да ножками, лоточки на шею и: «Покупайте, люди добрые, ниточки да иголочки, колечки медные да сережки дешевенькие!» Где недоспишь, где недоешь... А потом у братца с Анной Ивановной вот эти чада любезные пошли.
Дмитрий Тимофеевич усмехнулся и кивнул на скучавших племянников, а матушка Анна Ивановна посмотрела на своих сыновей с ласковой всепрощающей любовью.
– Эвон в каких боровков вымахали, – жестко сказал Дмитрий Тимофеевич и тут же мягко продолжил: – Ну, да слава Господу, нынче по всему Югу склады мануфактурные оптовые, магазины, служащих одних сот несколько наберется. Все для них, для наследничков, для деточек наших. – Дмитрий Тимофеевич почти ласково посмотрел на своих племянников. – Чтоб они, не в пример нам, ручки не утруждая, могли б с мильёнами обращаться. Потому как жить надо для будущего. А будущее – это детки наши любезные...
Анна Ивановна приняла последнюю фразу за чистую монету и снова со святой материнской любовью гордо оглядела своих толстых деток, младшему из которых было лет тридцать.
– Дядя... – недовольно начал старший, Николай Васильевич.
Дмитрий Тимофеевич мгновенно вскинул на него глаза и с улыбкой удивленно спросил:
– Ты никак сказать чего хотел?
– Да нет... – смешался Николай Васильевич.
– Ну, вот и хорошо, – процедил Дмитрий Тимофеевич. – А ты кушай, Иван Михайлович, кушай. А может, все-таки примешь стопочку?
– Не обижайтесь, Дмитрий Тимофеевич, зарок дал...
– И ладно. И ладно. Дал слово – держись. Я ведь к чему тебе все это рассказываю? А к тому, что большое ты дело задумал, интересное. Новое дело. И кому, как не тебе, за такие дела браться? Им, что ли? – И Дмитрий Тимофеевич показал на племянников.
Младший, Иван Васильевич, глуповато хохотнул:
– Он, дядя, своей фигурой аэроплан раздавит!
– Для этого дела по меньшей мере инженером быть надо, – язвительно улыбнулся Анатолий Васильевич.
– Я слышал, Иван Михайлович, что ты и грамоте не обучен, – прищурился Николай Васильевич.
Заикин мрачно ответил:
– Грамоте и вправду не обучен. Александр Иванович Куприн, дай Бог ему здоровья, расписываться научил, а боле времени не было. Зато желание стать авиатором имею огромадное.
– Иван Михайлович! – всплеснула руками добрейшая Анна Ивановна. – Неужто вы и в самом деле собираетесь учиться авиаторскому делу?
– В самом деле, матушка Анна Ивановна.
Братья Пташниковы весело захохотали.
Заикин нахмурился, а Дмитрий Тимофеевич успокаивающе похлопал Ивана Михайловича ладонью по обшлагу сюртука, дал отсмеяться племянникам и только после этого весело сказал:
– Ты уж прости, Иван Михайлович, племянников моих. Они мальчонки веселые, безобидные. Головкой, может, малость слабоваты, ну так это все от трудов праведных. Шутка ли дело – нагрузка на организмы их нежные какая! Ночью с шансонетками, днем отсыпаются. Встанут, покушают, да опять на боковую. Вот автомобиль купили – совсем, бедняги, замотались: то на бега, то в цирк, то в театр, ну а потом уж опять по ресторанам. Тяжелая у них жизнь, Иван Михайлович, очень тяжелая...
– Ну просто себя не жалеют! – искренне огорчилась Анна Ивановна.
Племянники заржали над мамашей, и она снова умиленно окинула каждого любящим взглядом.
– Довольно грохотать, – резко сказал Дмитрий Тимофеевич. —Дайте с человеком словом перемолвиться. И небось в копеечку это тебе встанет, а, Иван Михайлович?
– Встанет, Дмитрий Тимофеевич.